— И ты?

— Я сказала — с трибуном Вителлием.

— С Вителлием? Вот тебе раз. Почему?

Катон растерялся, в нем росло беспокойство. Перед его мысленным взором предстал гордый трибун, невозмутимо отдающий приказы в кольце ревущего пламени и наседающих вражеских орд. Что бы там ни было, но попытка очернить такого отважного человека граничила чуть ли не с подлостью, и он еще раз спросил:

— Почему?

— Потому что моя госпожа велела мне назвать его имя. Очевидно, ее муж недолюбливает трибуна… или в чем-то подозревает. Во всяком случае, госпожа сказала, что эта роль как раз для него.

— А по-моему… — заговорил было Катон, но Лавиния закрыла ему рот поцелуем.

— Тсс! Это все ерунда. Главное, ты теперь вне подозрений. Вот что по-настоящему важно. А сейчас, — продолжила она, увлекая его за собой, — поспешим. Времени у нас мало, а успеть нужно многое.

— Постой, что ты имеешь в виду? Почему у нас мало времени?

— Моя госпожа собирается вернуться в Рим. Я еду с ней.

Сердце Катона упало.

— Я буду ждать тебя в Риме, — заверила девушка.

— Еще неизвестно, вернусь ли я туда. Но даже если вернусь, поход может затянуться на годы.

— Может быть, да, а может, и нет. Так или иначе, мы в этом ничего не изменим. А посему, — Лавиния мягко потянула его за руку, — пойдем со мной. Не хочешь же ты упустить предоставленный тебе случай.

— А как же эти? — Катон кивнул на других рабов.

— Им нет дела до нас. А нам до них.

Она увлекла Катона в спальный уголок детской, потом, задернув все занавески, повалила на ворох мягких половиков. Он недвижно лежал, обмирая от сладкого ужаса. Девушка подняла край туники.

— Ну, — спросил она, — на чем мы остановились с тобой в прошлый раз?