- А эта большой началник пришел?! Так до вашего выхода еще нэ скоро, скажи ему, Гриша, чтоб нэ волнавалса так!
Это хорошо. У меня нет ни малейшего желания разойтись из этой ситуации мирно.
Иду к вешалке и не торопясь стягиваю через голову джемпер. Я уже давно пребываю в таком состоянии, что мою физическую форму может замаскировать только пиджак. Но никак не футболка... Последние тренировки с Альдоной привели к тому, что по мне можно изучать анатомию - фигура пловца никуда не делась, но мышцы уже такие, которые плаванием не достигаются. Не уверен, что это естественный результат, а не... "свыше", но мне наплевать...
В повисшей тягостной тишине, медленно подхожу к креслу с грузином, снова пытающемся что-то говорить не слушающей его Вере.
Медленно и предельно оскорбительным тоном цежу сквозь зубы:
- Уважаемый, просьба выйти вон совсем недоступна для вашего понимания?
С изумленным выражением лица, но все ещё пытаясь улыбаться, Кикабидзе поднимается из кресла:
- Малчик, твоя мама совсэм плохо тебя воспитала?!
Бинго! А я то ломаю голову, как пройтись по его матери, но не сделать это первым. Ведь с такими, как он, это всегда - беспроигрышный вариант. Сами с этого начинают, но при аналогичном ответе звереют моментально. А тут и на ловца...
Краем глаза вижу, как за спину к "Мимино" устремляется Коля Завадский.
- А твоя родила тебя от ишака - раз ты такой же тупой, как это животное...
У грузина от бешенства даже глаза светлеют. Но каким-то чудом он, все же, сдерживается. А может и вид моих "банок" на руках этому помогает.
- Ныкогда... - он намеренно чеканит каждый слог, - настоящий мусчина нэ оскорбит чью-либо мать! Это так нызко, что я с тобой даже раговариват нэ хачу. Ты нэ достоин этаго!
Ну, ну... Развесистые кавказские словеса, почему-то, обычно ставят русских в тупик, когда начинается подобный "базар". Но со мной эти номера и раньше не проходили:
- И ты говоришь мне это после того, как первым задел мою маму?!
Делаю еще один шаг вперед и тихо, сквозь зубы, цежу ему прямо в лицо:
- Пшёл вон отсюда, пиdrиla напомаженная!
Любое терпение имеет свой предел и после таких слов он перейден безвозвратно. Кикабадзе обеими руками пытается схватить меня за горло, как будто хочет задушить или оторвать голову, и тут же получает левый короткий в печень.
Хрипящего и подвывающего от боли, я беру его за воротник пиджака и выволакиваю по полу в коридор, прямо под ноги опешившего Кобзона.
А вот как испарился из комнаты эстонец, я даже не заметил...