– Хм. – Энквист почесал бровь, которая вовсе не чесалась. – Не за что… М-м… А что с твоей матерью?

– Она больна, – девушка всхлипнула, а из глаз ее потекли едва заметные в темноте капельки. – Неделю назад мы перебирали капусту в подвале, и она наткнулась боком на гвоздь. Теперь у нее весь бок почерневший и раздутый.

– Уф, дело серьезное, – буркнул Оскар. Куда уж серьезней, видно мамочке каюк! Девушка тоже это прекрасно понимала, поэтому Оскар не предпринял никаких глупых попыток ее успокаивать.

– У тебя никого нет, кроме нее?

Девушка покачала головой, наконец, едва ли не впервые за весь вечер взглянув своими черными глазами в глаза гостя.

– Отец погиб на войне много лет назад, а брата, мы с ним двойняшки, забрали в Центр Подготовки к Призыву.

– Уже в армию?

– Да. Пятнадцать – призывной возраст…

– Значит, ты осталась одна-одинешенька! Нужно учиться стоять за себя, моя милая! Если бы ты была немного грубее и отшила этого толстого, он подумал бы пять раз, прежде чем лезть снова.

– Он не понимает слов! – с отчаяньем воскликнула девушка. – Я ведь не могу отбиться от его мерзких рук, он сильнее во много раз… Этот гад уже пытался меня изнасиловать, но у него… не получилось – и о» ударил меня по уху, так сильно, что я на время оглохла! Мне до сих пор кажется, будто на теле следы его вонючих лап!

С каждым словом она говорила громче и надрывнее, приближаясь к истерике, но в какой-то момент смогла взять себя в руки, потом замолчала и с ожесточенной тщательностью вытерла слезы на щеках.

– Вам, наверное, негде ночевать? – спросила она неожиданно совсем ровным, почти лишенным эмоций голосом. – Можете у нас. Здесь шесть комнат свободны, даже постели есть…

От неожиданности Оскар не смог ответить что-нибудь вразумительное, просто утвердительно промычал.

– Тогда пойдемте… Ой, подождите, закрою дверь!

Пока она бегала к входной двери, Оскар удивленно размышлял, что все идет как нельзя лучше и получается это почти без усилий с его стороны. Каждая гостиница здесь, несомненно, на контроле у контрразведки. Поселившись на частной квартире, он сможет несколько дольше избегать хвостов.

Девушка провела его через служебную дверь наверх. Оскар не захотел марать почти чистое белье в комнате брата, а поселился в пустующей. Им вдвоем пришлось долго разбирать наваленные как попало на софу стулья с кожаными сидениями, раздвигать столы и шкафы. Потом они навестили больную мать. Женщина бредила, мечась в жару на большой дубовой кровати, в которой спали еще, наверное, ее дед и бабка. В комнате стоял удушливый сладковатый запах гниющей плоти.

– А доктора? Неужели у вас нет здесь приличного врача? – спросил Оскар, лишь бы не молчать при этом страшном зрелище.

– Он был здесь, когда мама не смогла встать с постели, но сказал, что поздно пришел… Уже нельзя было хоть что-то сделать – только какую-то безумно дорогую операцию. У нас нет тысячи золотых форинтов, поэтому моя мама лежит и умирает.

Она сказала это ровным голосом, что испугало Оскара больше, чем если бы она крикнула изо всех сил. Что же творится в душе у малютки? Девушка попыталась напоить мать из большой фарфоровой кружки, но вся вода бесплодно расплескалась по мятым простыням. Они вышли, плотно прикрыв дверь и оставив несчастную наедине с мучительной смертью. Девушка шла чуть впереди со свечкой в руках; шла она шаркающей старушечьей походкой, каждый шаг которой больно отдавался в сердце Оскара. «Постой, старичок! – мысленно окликнул он себя. – Держи в руках эмоции, а сострадание – крепче всего! Это чувство сейчас последнее из нужных тебе».

– Послушай, а ведь мы до сих пор не познакомились! – сказал он с крошечной долей жизнерадостности в голосе. – Меня зовут Оскар. Я довольно стар по сравнению с тобой, но называть меня дядей не надо.