— Да? — удивленно тяну я. — Никогда не считал себя аскетом.

— Но вы и не сластолюбец… Это ваша машина? Ее непосредственность очаровательна и безгранична. Просто хочется сдать ей под расписку и «жигули», и «ствол», и самого себя. Как представителю власти. Безвозмездно.

— Нет, — честно отвечаю, — я ее угнал. До этого машина принадлежала Центральному совету профсоюза гомосексуалистов-надомников.

Все это я проговариваю грустно и устало — как и положено погрязшему во грехе. Девушка смеется:

— Все вы врете.

— Да, — снова честно отвечаю я. — Вру. А вы?

— Что — я?

— Любите врать?

— Люблю. Только это не вранье, а фантазерство.

— И что же вы придумываете?

— Что хочу. А сейчас мне нужно выдумать вас.

— Ну и как, получается?

— Пока не очень.

— Почему?

— По-моему, вы не поверите.

Снова жму на тормоз. Но не потому, что собираюсь убеждать милую попутчицу в том, как я ей верю, а руль мешает мне отчаянно жестикулировать. Просто поперек дороги стоит знак «Ремонт». И стрелочка, приглашающая в объезд, по проселку.

— Я верю только тому, что вижу, — произношу я задумчиво. Может, она примет меня за интеллектуала?

— Это вы о дороге?

— Нет, это я о том, что вы — натуральная блондинка.

Она краснеет, но ответить не успевает.