— Кто меня встречает?

— Ваши друзья, — пояснил Кларк, и в это мгновение колеса коснулись посадочной полосы. Ларсон включил реверс, чтобы затормозить самолёт.

Лишь теперь Эскобедо осознал угрожающую ему опасность.

— Что вы им сказали?

— Правду, — ответил Ларсон. — Что вы улетали из страны при очень странных обстоятельствах — действительно, шторм и все такое. А если принять во внимание необычные события, случившиеся за последние несколько недель, я пришёл к выводу, что это какое-то удивительное совпадение.

— Но ведь Я расскажу им...

— Что? — спросил Кларк. — Что вы им расскажете? Объясните своим партнёрам, что мы рисковали жизнью, чтобы доставить вас обратно? Что это все обман? Правильно, рассказывайте.

Самолёт встал, но двигатели продолжали работать. Кларк заткнул кляп в рот главарю наркомафии, затем расстегнул пристяжной ремень и толкнул Эскобедо к двери. Рядом уже стоял автомобиль. Кларк вышел из самолёта, держа бесшумный пистолет у спины Эскобедо.

— Вы не Ларсон, — произнёс мужчина с автоматом в руках.

— Я его друг. Ларсон сидит за штурвалом. Вот человек, которого мы обещали доставить вам. У вас должно быть кое-что для меня.

— Вам не обязательно спешить с вылетом, — сказал другой мужчина с кейсом в руке.

— У него слишком много друзей. Лучше всего, если мы улетим отсюда.

— Как хотите, — пожал плечами мужчина. — Но вам не следует нас бояться.

Он передал Кларку кейс.

— Cracia, хефе, — поблагодарил Кларк. Они любят, когда их так называют, подумал он и толкнул Эскобедо в сторону встречающих.

— Тебе не следовало предавать своих друзей — поднимаясь в самолёт, услышал Кларк голос второго мужчины. Замечание было адресовано связанному, с кляпом во рту главарю наркобизнеса, смотревшему широко раскрытыми глазами на Кларка.

— Полетели отсюда побыстрее, — сказал он, закрывая дверцу.

— Следующая станция — Венесуэла, — произнёс Ларсон, увеличивая обороты двигателей.

— Потом Гуантанамо. Думаешь, справишься с перелётом?

— Мне понадобится кофе, в Венесуэле он очень хорош. — Самолёт оторвался от взлётной дорожки, и у Ларсона мелькнула мысль: хорошо, что все позади. Это соответствовало действительности для него, но не для всех.