Меня часто спрашивают, могу ли я сделать выводы о личности человека с первого взгляда. Разумеется, нет. Однако уже через час или два разговоров с идущим на контакт индивидом можно получить полное представление о нем. Стандартная оценка включает в себя выяснение биографических сведений и психиатрическую экспертизу. Последняя проводится по установленному, но гибкому шаблону, который используют все психиатры для изучения внутреннего мира пациента.

Однако значение имеет не только то, что рассказывает пациент, но и то, как он это делает: как ведет себя и взаимодействует со мной. Я обращаю внимание на то, как он смотрит и говорит: настороженно и односложно или воодушевленно и многословно. Нас интересуют конкретные аспекты, такие как настроение, суицидальные мысли, тревожность, навязчивые идеи и компульсии. Без тестирования на различные формы психоза не обойтись.

Я ищу отклонения в поведении и психическом состоянии, что помогает понять психопатологию и внутренний мир пациента, а затем рассказать о них коллегам или суду. Описываю его мысли и чувства, что необходимо для постановки диагноза и составляет основу психопатологии, разработанной немецко-швейцарским психиатром Карлом Ясперсом более века назад. Мы традиционно завершаем оценку вопросами о том, как пациент воспринимает себя: думает ли он, что что-то не так, и если да, то что? Вопрос о самосознании очень важен, особенно если позднее придется думать о лечении.

Таким образом, психиатрический опрос немного похож на манекен портного. Я начинаю со стандартных вопросов и по ответам пациента составляю общую картину, корректируя впечатление по мере поступления дополнительной информации. Принято задавать открытые вопросы, например: «Не могли бы вы рассказать о своей семейной жизни?» или «У вас в последнее время не появилось новых интересов?» На последний вопрос мне доводилось слышать ответы, от которых волосы вставали дыбом. Если пациент говорит охотно, я ему не мешаю, но могу задавать уточняющие вопросы. Если его ответы односложные или он отклоняется от темы, то стараюсь прояснить аспекты, которые меня интересуют. Очень важно не реагировать слишком эмоционально, чтобы эмоциональный отклик не повлиял на ответы пациента. Если я покажу, что шокирован, он не расскажет мне все.

Уотсон был тихим и стройным мужчиной ростом около 170 сантиметров. У него были коротко подстриженные волосы и недоуменное выражение лица. Физически он напоминал испуганного школьника, застенчиво сидящего в углу детской площадки. Он не был похож на невменяемого психотика или опасного психопата. Как это часто бывает в судебной психиатрии, мне пришлось пересмотреть свои предубеждения о том, каким окажется убийца.

С самого начала он охотно шел на контакт и был веселым. Долгие скучные дни за тяжелыми стальными дверями делают общительными даже самых закрытых собеседников. Уотсон сказал, что собирается признать себя виновным не в умышленном, а в непреднамеренном убийстве, заявив: «Действительно не помню, что произошло. Я не знал, кто я и где нахожусь».

Конечно, амнезия не считается смягчающим обстоятельством, поэтому он явно неправильно понял слова адвоката. В то время мы опирались на старый закон «Об убийствах» 1957 года, в котором использовалось понятие «обстоятельства, смягчающие наказание», чтобы защитить людей с когнитивными нарушениями от смертной казни за убийство. Хотя в 2009 году он был ужесточен и в него внесли пункт об обязательной постановке медицинского диагноза, в 2003 году Уотсону было достаточно продемонстрировать «ментальные отклонения», которые «значительно ослабляли» его ответственность.

(Конечно, после визитов в американские тюрьмы и больницы я хорошо знал, что в США только признание невменяемости спасло бы убийцу от жесткого приговора. В некоторых штатах Уотсону грозила бы смертная казнь.)

Действительно ли у мужчины были «ментальные отклонения»? Если да, то какие?

Преступник сказал, что пробыл в Белмарше два с половиной месяца. Он находился в тюремной больнице, что было стандартной мерой предосторожности, поскольку попытки самоубийства очень распространены среди убийц, содержащихся в учреждениях строго режима. Уотсон сказал, что большую часть времени спит, ест и читает, и признался, что чувствует себя хорошо. Мужчина был настроен оптимистично. «Я вижу свет в конце тоннеля», – сказал он мне.

Когда мы говорили о его семье, он сказал, что отец управлял ювелирным магазином в Сидкапе и что мать страдала депрессией. Уотсон родился в Дартфорде. «В детстве я не был нормальным, – сказал он. – Внутри меня кипела ненависть… Мне никогда не нравились рождественские подарки… Мне казалось, что внутри меня взрывается бомба».

«Интересно, это ошибка хайндсайта[20]?» – подумал я, зная, к чему в итоге это все привело.

Когда я спросил его о хобби, ответ меня насторожил. «Мне нравилось стрелять в животных на заднем дворе из пневматической винтовки, – сказал он. – У меня была большая коллекция оружия: ружей, пушечных ядер, снарядов и мачете».

Я подозревал, что во время взросления у него наблюдались проблемы, но это было уже слишком. Мне было тяжело сохранять спокойствие, убеждая его продолжать рассказ.

Он описал свою коллекцию: деактивированная винтовка «Ли-Энфилд», реплики пистолета-пулемета «Узи» и пневматического пистолета «Беретта» 92FS. У него также было национальное холодное оружие гуркхов под названием кукри, боевой нож Ка-Бар, штык времен Первой мировой войны, а еще множество изделий от фирмы «Бак Найвз» и канцелярских ножей. Уотсон сказал, что изменил устройство винтовки и сделал так, чтобы она стреляла холостыми патронами. Он приходил в восторг от своей коллекции использованных боеприпасов, включавшей как малокалиберные патроны, так и танковые снаряды. Еще он снабдил пневматические пистолеты специальными пружинами, чтобы повысить их мощность.

«Раньше я охотился на голубей, фазанов, скворцов, кроликов и крыс с помощью ловушек», – сказал он мне. Затем он добавил, что, обнаружив в западне еще живое животное, мог наблюдать за его страданиями или сразу пристрелить его. Один случай преступник считал особенно забавным: однажды он привязал живого кролика к скейтборду с закрепленной на нем петардой. Когда он поджег фитиль, кролик с огромной скоростью помчался по дороге, а затем взрыв «разнес его на куски». Уотсон также смеялся, рассказывая, как засунул живого голубя в сливную трубу, чтобы наблюдать, как птица умирает и разлагается. Другого он пнул, а затем «подбросил в воздух».

Уотсон сказал мне, что над ним издевались в младших классах школы Грейвзенда. Он был маленьким для своего возраста, а лицо было покрыто веснушками, что делало его легкой мишенью для жестоких одноклассников. По словам преступника, он был слишком наивным и дружелюбным и всегда давал друзьям игрушки, которые ему потом не возвращали. Его регулярно избивали перед началом занятий, и в восемь лет он начал прогуливать уроки.

В среднюю школу мальчик пошел в Сванскомбе, где травля продолжилась. Теперь, однако, он научился давать отпор, и его ответные избиения других детей зашли слишком далеко. Уотсон сказал, что ему нравилось причинять им боль и чувствовать себя лучше других.

После школы он получил специальность в области отделочных работ и устроился уборщиком трейлеров. Мужчина чистил и обрабатывал паром трейлеры и грузовики, но был несчастен, поскольку над ним издевался бригадир, который называл его маленьким куском дерьма. По словам преступника, глумления продолжались всю его профессиональную жизнь. В результате он часто пропускал работу и целый день катался на пароме из Грейвзенда в Тилбери и обратно.

После того как его уволили с работы за прогулы, он в возрасте 22 лет пошел в армию механиком. Во время обучения его однажды вытолкнули из грузовика. Другие новобранцы постоянно издевались над ним и саботировали его работу, однажды разобрав двигатель, который он только что починил. Из армии его уволили.