Прочность стволам и ветвям деревьев и кустов придаёт их внутренний «скелет», формируемый особым белковым веществом — целлюлозой, который вырабатывают растительные клетки. Если ветки толстые, они растут вверх; если ветки тонкие, прочности «скелета» не хватает, они поникают и свисают вниз. У берёзы часто ветки на концах тонкие и поникшие. Один из видов берёзы даже имеет название берёза бородавчатая, или пониклая.
Многие кусты живут несколько десятков лет: акация — 60–70 лет, ива от 60 до 100 лет. Деревья живут ещё дольше: яблоня и берёза — 100–150 лет, дуб, липа и ель — 400–500 лет. Абсолютные рекордсмены-долгожители — африканский баобаб и американская секвойя: они растут 3–4 тысячи лет.
Кроты в основном живут под землёй, роют норы на глубине 30–50 см, общая длина ходов одного крота может достигать нескольких сотен метров. Но если на пути оказывается ручей, кроту проще не подкапываться под него, а переплыть.
Дятел ест семена еловых шишек. Он срывает шишку, закрепляет её в расщелине, расковыривает клювом, достаёт семена, а шишку сбрасывает на землю. Такое место называют «дятловой кузницей», её легко обнаружить по раздолбленным шишкам.
Старый пруд
Петьку заставили сторожить гусей на пруду.
Пруд — за околицей, совсем близко от деревни. Сидит Петька на берегу, слышит, как в сельсовете радио поёт, как мальчишки у школы кричат.
Слышит — и завидует. Одному-то с гусями — ой, как тоскливо! Пруд старый, заглохший. Воды в нём по колено, да и та зелёная, как щи. Ни тебе выкупаться, ни рыбу половить. Торчи пнём и считай гусиные хвосты…
Маялся Петька, маялся, а после на траву лёг и заснул.
Сколько проспал, — не знает. Только открыл глаза, — и понять не поймёт: куда он попал?
Уже свечерело. Возле Петькиных ног лежит на чёрной воде луна. Вниз макушками желтеют камыши. Лунная тропинка тянется вдаль, гаснет во тьме. А над камышами слоится туманный парок, похожий на розовый дым, и пронизывают его холодные зелёные лучи…
Но самое необыкновенное — это музыка. Неизвестно откуда слышится таинственная, грустная музыка. Серебряные колокольчики перезванивают, барабаны рокочут, дудят маленькие трубы…
Вот будто кто-то заплакал, барабаны умолкли, одни трубы вздыхают, жалуются… А вот задребезжал колокольчик, залился тоненьким смехом. Медные тарелки ухнули — бумм! — и оборвали смех. Снова трубы заплакали…
Петька слушает, боится дохнуть.
И красиво, и страшно!
Понемногу привык он к сумраку и тогда увидел самих музыкантов.
Они сидели в воде. Лунный свет переливался и тлел в их больших, как луковицы, глазищах. Петьке показалось, что, коснись эти глаза воды, — они зашипят, словно угли.
Под каждой парой глаз надувалось горлышко. Оно дрожало, расталкивая вокруг мелкие кружочки волн.
Лягухи…
Кто бы поверил, что у них такие серебристые голоса? Или, может, это не лягушки, а жабы?