Смеялись не только дочери единорога. Улыбались, глядя на нас, почти все. И все дико завидовали моим девчонкам. Хорошей такой, белой завистью.

— Ладно, пошли в каюту. Не представляете, девчонки, как я устал!.. — Затем обратился ко всем остающимся:

— Всё расскажу! Честно! Только позже. Ага?

И под нестройный гул отвечающих мне девчонок, покинул игровую, прихватив за талии Мию и Восточную красавицу — кто под руку попался.

Переживали. Очень переживали! Лица всех моих напарниц просто светились от счастья.

Когда-то давным-давно, в прошлой жизни (не по времени, мировоззренчески), они уже теряли своих. Две их напарницы чуть не погибли на полигоне. Выжили, но Совет их списал, признав непригодными. То есть, они как бы живы, но их нет. Потому, что остались в ТОМ мире, за воротами. А ТОТ мир — совершенно иной, очень далек от этого. Эрида и та ближе.

Так что можно сказать, они их потеряли. И как рассказывали девчонки, делясь секретами, чувство потери, тех, кто прошел с тобой самые сложные два года жизни… В общем, понадобилось несколько лет, чтобы восстановиться после потрясения. Да и то за разговорами они частенько их вспоминают.

Теперь и я мог погибнуть. Не вернуться совсем. Как изменится их жизнь после этого? Как им вести себя дальше?

Не знаю. Но знаю, что они очень, просто невероятно были рады моему возвращению, как и тому, что со мной все в порядке. По отношению к чужим таких чувств возникнуть не может.

Чужим… А ведь прошло каких-то три месяца! После Плаца, моей выходки на нем и нашего с ними примирения. И уже такие успехи! И если с Сестренками более-менее понятно, я тесно работаю с ними по поводу недуга Мии (в сотрудничестве с Катариной, конечно, но перед клонами консультации с Лока Идальгой не афиширую), с Паулитой тоже — мы с нею очень похожи, и между нами с первого дня пролетела непонятная до сих пор искра, то остальные — явный показатель…

…Чего? Не знаю. Но я готов убить за этих девчонок. И убью, если понадобится.

Смеясь, шутливо переругиваясь и непрерывно болтая, валились в каюту. Девчонки усадили меня на кровать Мии, рассевшись вокруг. Кассандра с загадочным и одновременно торжественным видом осталась стоять. Воцарилась тишина.

— Хуан, мы это… — Она хотела продолжить, но слишком сильно волновалась и сбилась. — В общем, тебе сегодня исполнилось девятнадцать лет…

Пауза. Итальянка собиралась с силами, впервые в жизни примеряя на себя подобную роль — поздравлять мальчика. Причем не чужого, а своего. Я молчал, сделав выразительное лицо, пытаясь не сбить ее с настроя.

— В общем… Мы долго думали — не знали, что можно подарить мальчику такого возраста. У нас ни у кого не было прецедентов. Так что не обессудь, если что. Мы старались.

Она открыла шкаф над своей тумбочкой и вынула… Гитару.

Я почувствовал, что челюсть моя гораздо ближе к земле, чем ей положено. Протянул руки и аккуратно взял ее, нежно, будто сокровище.

Красивая. Очень красивая! Красная, с черной узорной каймой, покрытая лаком. В общем, сложно объяснить словами; чтобы оценить красоту подобных вещей их надо видеть. Но мне понравилось.

Завершающим штрихом гитары на обратной стороне корпуса был выгравирован… единорог. Точнее, единорожиха — симпатичная такая улыбающаяся девочка-единорог с длинными пушистыми ресничками и по-детски наивными глазками. От изображения веяло сказкой и добротой.

— Нравится? — глянула через плечо Роза.