– Нет, Траки. К сожалению, на этот раз я говорю серьезно. – Окна позади него были окрашены в тускло-синий цвет стандартного домашнего экрана: закольцованный рекламный ролик компании безмолвно отражался в них, отбрасывая на потолок странные узоры.
Какое-то мгновение я просто сидел, уставившись на него. Мне казалось, что мой язык – это мокрое полотенце. Наконец мне удалось выдавить из себя какие-то звуки.
– Боюсь, что не понимаю, сэр.
Он откинулся на спинку кресла, позволив рукам отбивать ритм по подлокотникам.
– Скажи мне, Траки, что тебе известно о Премии Бернхема?
Меня спросили о премии Бернхема уже второй раз менее чем за двадцать четыре часа – и все равно это был последний вопрос, который я ожидал услышать.
– Я знаю то же, что знают все, – осторожно сказал я. – Я знаю, что президент Бернхем… – тут я сделал паузу, –
– Отлично. – Он улыбнулся мне так, как улыбаются Менеджеры по здравоохранению, когда диагностируют последнюю стадию рака, словно, обретя бодрость духа, я мог бы обмануть себя, решив, что якобы чего-то достиг. – Ты и представить себе не можешь, какую гонку технологий она породила. Весь
– Но никто так и не победил, – сказал я.
На долю секунды, когда он посмотрел на меня, я увидел, как в этой высохшей оболочке тела что-то свернулось и залихорадило. Затем президент Бернхем снова расслабился в своем кресле.
– Никто, – сказал он со смешком. – Никто не победил. На самом деле я думаю, что можно с уверенностью утверждать, что мы
Я едва не рассказал ему, что все утро мне по ушам ездила говорящая скотина, и все благодаря Альберту Коуэллу. Но я только кивнул головой.
– Его называют Волшебником Западного побережья. Он блестящий человек и друг Корпорации –
– Конечно, – ответил я. – Это и было началом распада страны.
Он с таким энтузиазмом задвигал головой вверх и вниз, что мне казалось, он может разломить свою веретенообразную шею надвое.
– Да. Да, именно. Вся страна развалилась на части. Более двухсот пятидесяти лет истории сведены на нет в ходе Гонки за вечность.
Он резко развернулся и на мягких резиновых шинах двинулся зигзагом к окнам, в мою сторону. Несмотря на то, что он не носил визора, он перемещался по офису с легкостью, срезая путь влево и вправо, проходя всего в дюймах от мебели. Меня пробрал нервный трепет: должно быть, он был подключен к нелегальной версии МыслеЧипа™[31]. Они были невероятно дорогими, и их практически невозможно было раздобыть, эти чипы были запатентованы экспериментальной технологической компанией незадолго до распада. Несмотря на то, что Федеральная Корпорация недавно сумела украсть эту технологию, я никогда не видел ее в реальной жизни.
Внезапно рабочий стол и закольцованные рекламные ролики на нем исчезли. К горлу подступила тошнота: Я даже не представлял себе, как высоко мы находимся.
Затем до меня дошло, что окна демонстрировали не естественный вид сверху, а интерактивную голограмму, изображающую город таким, каким он выглядел до начала истории, ДР[32], когда это место все еще называлось Литл-Рок. Графика была сумасшедшей. Вокруг ходили люди, и все такое, и стояли старомодные авто, которые могли общаться, только сигналя друг другу.
– Мой отец сбежал вместе с Уитни Хеллер. После всего, что было, он все еще пытался ее спасти. – Судя по тому, как дрогнул голос, когда он произнес имя Хеллер, я понял, что он знает: она была единственным человеком во всем мире, на которого его отцу было не насрать. – Я отправился с ними, – добавил он. – К счастью, я мало что об этом помню. Небольшое самопожертвование может далеко завести. Все, что я помню, это запах гари и как солнце покраснело за завесой пепла. – Он прочистил горло. – Говорят, он направлялся к Альберту Коуэллу, чтобы убедить его попробовать произвести обмен мозгами, несмотря на риск.