Так мы беседовали, пока шли по городу. Он проявлял живой интерес ко всему, и часто варьировал свои вопросы мудрыми и вдумчивыми замечаниями. Его характер был очень странным, он казался полным сочувствия к человеческому горю, и в то же время его ничто не поражало. Он казался любопытным, но, увидев вещь, был разочарован и говорил обо всем в печальном и жалостливом тоне, показывая, как все могло бы быть лучше и должно было быть лучше, чем есть. В каком-то смысле было досадно показывать наш великий мегаполис столь суровому, но в то же время столь доброжелательному критику. Он, очевидно, искренне жалел нас, жалел Лондон, жалел Англию, жалел все и всех, и все же, как ни странно, он не был тщеславен, не был самовлюблен, не был мизантропом. Он, однако, смотрел на все с возвышенной точки зрения, видел все недостатки, но не радовался, видя их. Я с патриотическим рвением пытался представить все в лучшем свете перед моим добрым, хотя и загадочным, благодетелем, но это было бесполезно. Он, очевидно, считал нас в Англии очень несчастной расой существ, а Лондон – очень большим, но отнюдь не великим городом. Я вспомнил его высказывания во время нашей первой встречи и с сожалением обнаружил, что его ожидания от Англии не оправдались.

Таким образом, мы приехали ко мне домой. Мой отец был, надо ли говорить, очень рад меня видеть. Я писал из Понтуаза и отправил письмо перед самым отъездом, но я приехал быстрее, чем почта. Семья узнала новости обо мне только по воздушной почте за несколько недель до этого, и вот я приехал, совершенно неожиданно.

– Как тебе удалось выбраться, мой мальчик? Я так понял, что пруссаки не пропускают никого через свои линии. Полагаю, к тебе отнеслись благосклонно, как к англичанину?

– Ни в коем случае. Как я выбрался, должно остаться тайной; на самом деле, я и сам этого не понимаю. Однако я могу лишь сказать, что своей безопасностью я полностью обязан доктору Позелу, которого я должен представить вам как своего лучшего друга и избавителя от плена.

– Что ж, сэр, я рад нашему знакомству и слишком рад видеть своего сына в безопасности, чтобы не полюбопытствовать, как вам удалось избежать прусской бдительности. Вы чужой в Англии?

– Я никогда не был здесь, – сказала Позела, – до сегодняшнего утра, но я часто смотрел на Англию издалека и хотел побывать здесь.

– Полагаю, из Кале. Там в хорошую погоду можно увидеть белые скалы Альбиона.

Позела ничего не ответил.

Разговор изменил направление. Поток вопросов направился на меня. Прозвучало приглашение к завтраку, так как было еще рано, и мы пошли в комнату для завтрака. Закончив свои вопросы ко мне, отец, естественно, перевел разговор на нашего гостя, и я сразу заметил, какое впечатление он произвел на него. О войне ему было нечего сказать, все вопросы о ней казались неприятными, но на все остальные темы он вел разговор вполне хорошо. Тем не менее, он ни в коем случае не был тем, кто хотел изложить истину или продемонстрировать свой талант. Он скорее преуспел в вопросах, чем в ответах, но его вопросы демонстрировали простоту и вдумчивость, что было поразительно. Он спрашивал почти на все темы, связанные с Англией: ее история, правительство, политика, статистика, религия, торговля – про все. Мой отец был человеком, любящим высказывать свое мнение по любому поводу, и поэтому он был в восторге от своего умного и вдумчивого гостя. Некоторые вещи Позелу было трудно понять, особенно то, как в такой богатой стране может существовать столько несчастных и как люди могут так расходиться в религиозных вопросах. Его смущало партийное правление, а также существование бесконтрольной безнравственности в нашей великой метрополии. После завтрака мы отправились осматривать Лондон, мой отец сопровождал нас. За этот день мы увидели столько, сколько смогли. Позела интересовался всем, но был скорым на ногу экскурсантом. В большинстве случаев он воспринимал увиденное моментально, и, как мне показалось, был склонен к спешке. Больше всего его поразил Британский музей, где мы остановились на несколько часов, и здесь он особенно заинтересовался орнитологическим отделом.

Вечером, после того, как наш долгий осмотр достопримечательностей был закончен, и я основательно устал (хотя я сопровождал их едва ли в половине достопримечательностей), Позела спросил, как ему добраться до Америки, так как он хотел посетить Ниагару, а затем отправиться в Сан-Франциско. Мы узнали, что один из пароходов компании "Кунард" должен был отплыть через пару дней, поэтому было решено, что после еще одного дня в Лондоне он поедет со мной в Оксфорд, а оттуда отправится в Ливерпуль для посадки на корабль.

Этот план был выполнен. Еще один день он провел в городе, осматривая достопримечательности, часть времени из которого по его настоянию была снова отдана Британскому музею, где он с большим интересом изучал некоторые диковинки. Вечером мы пошли на праздничную службу в одну из лондонских церквей. По его словам, это был первый раз, когда у него была возможность посетить службу в церкви Англии. Он разговаривал со мной на религиозные темы два или три раза, и всегда выражал свое мнение с величайшим благоговением. Действительно, он казался очень набожным человеком, хотя к какой форме христианства он принадлежал, я не мог сказать; он точно не был ультрамонтаном2 и не казался иностранным протестантом. Один или два раза мне показалось, что он принадлежал к греческой церкви, но на самом деле доказательств этому было немного.

На службе он вел себя с величайшим благоговением и присоединился к пению богатым и удивительно мелодичным контральто (он был намного выше высокого тенора). Казалось, он полностью погрузился в службу, что показывало его глубокую веру. Когда все закончилось, прочитав свои личные молитвы, я собрался уходить, но Позела остался стоять на коленях. Я ждал и ждал. Все, кроме служителей, покинули церковь, но Пожела оставался в молитвенном состоянии. Наконец мне пришлось дотронуться до него и прошептать:

– Служба закончилась, и они скоро захотят потушить газ.

– Закончилась? И так скоро! Я думал, что это всего лишь предварительный этап. Как быстро люди устают от молитвы и хвалы!