Излишне уточнять, что я позволил ему уйти; спустя пару минут он извинился за то, что по неведомой причине перепутал мое блюдо с другим, и я оставил ему десять пфеннигов в награду за его вклад в общую психопатологию обыденной жизни».
Любой, кто потрудится понаблюдать за ближними за столом, сможет заметить самые наглядные и поучительные симптоматические действия.
Доктор Ганс Сакс рассказывает: «Мне довелось присутствовать за ужином у пожилой пары моих родственников. У супруги были проблемы с желудком, и ей приходилось соблюдать очень строгую диету. Перед мужем только что поставили кусок жареного мяса, и он попросил жену, которой этого блюда не полагалось, передать ему горчицу. Жена открыла буфет, заглянула внутрь и поставила на стол перед мужем пузырек с желудочными каплями. Конечно, никто не перепутает бочкообразный горшочек с горчицей и флакон с каплями, так что о случайном поступке речи не шло; тем не менее жена ничего не замечала, пока муж со смехом не обратил ее внимание на промашку. Смысл симптоматического акта не нуждается в объяснении».
Следующим примером я обязан доктору Б. Даттнеру из Вены; в этом случае нельзя не отметить искусство наблюдателя.
«Я обедал в ресторане с моим коллегой Х., доктором философии. Он рассуждал о тяготах стажировки и упомянул между прочим, что еще до окончания учебы его назначили на должность секретаря посла – точнее, чрезвычайного и полномочного министра Чили. А потом министр сменился, и он не представился его преемнику. На последней фразе он поднес ко рту кусок пирога, но неуклюже уронил тот с ножа. Я сразу же уловил скрытый смысл этого симптоматического поступка и как бы невзначай объяснил моему коллеге, незнакомому с психоанализом: “Вы, конечно, упустили лакомый кусочек”. Он не понял, что мои слова в равной степени применимы и к его симптоматическому поступку, а потому повторил мое замечание с некоей очаровательной и удивительной живостью, как будто я выхватил эту мысль у него из головы: “Вот именно, я упустил лакомый кусочек”, после чего продолжил рассказ, делясь подробностями той оплошности, что лишила его хорошо оплачиваемой должности.
Значение символического симптоматического акта становится понятнее, если учесть, что у моего коллеги были определенные сомнения по поводу того, стоит ли делиться со столь дальним знакомым, как я, сетованиями насчет своего шаткого материального положения; навязчивая мысль успешно замаскировала себя симптоматическим действием, которое символически выражало то, что подлежало сокрытию, позволив говорящему испытать облегчение под воздействием бессознательного позыва».
Дальнейшие примеры покажут, сколь глубокий смысл может таиться в будто бы непреднамеренном забирании или унесении с собой чего-либо.
Доктор Б. Даттнер рассказывает: «Коллега нанес визит своей подруге, которой он очень восхищался в дни юности; это был первый визит после ее замужества. Он поведал мне об этом визите и выразил свое удивление по поводу того, что ему не удалось, как он намеревался, заглянуть буквально на минуточку. Затем он сообщил о диковинной оплошности, которую ему случилось допустить. Муж его подруги, присоединившийся к разговору, искал коробок спичек, который совершенно точно лежал на столе в начале встречи. Мой коллега тоже порылся в карманах, проверяя, не взял ли коробок случайно, но поиски были тщетными. Зато некоторое время спустя он действительно нашел коробок у себя в кармане и поразился тому обстоятельству, что в коробке оказалась всего одна спичка. Спустя несколько дней ему приснился сон, ясно раскрывший мотив похищения коробка и связанный все с той же подругой юности; этот сон подтвердил мое объяснение, что симптоматический поступок коллеги как бы заявлял, что он притязает на единоличное обладание объектом (только одна спичка в коробке)».
Доктор Ганс Сакс сообщает: «Наша служанка обожает пироги определенного вида. В этом нет никаких сомнений, поскольку только их она всегда делает хорошо. Однажды в воскресенье она принесла такой пирог, поставила его на буфет, убрала тарелки и столовые приборы от предыдущих блюд, составила стопкой на поднос, на котором принесла пирог; затем положила пирог сверху на эту стопку – а не на стол – и удалилась обратно на кухню. Сначала мы подумали, что она заметила какую-то мелочь, которую следовало бы исправить, но поскольку служанка не возвращалась, моя жена вызвала ее звонком и спросила: “Бетти, что там с пирогом?” Служанка недоуменно захлопала глазами. Нам пришлось объяснить, что она унесла пирог на кухню, взгромоздив на кучу грязной посуды. На следующий день, когда мы готовились доесть остатки этого пирога, моя жена заметила, что за сутки пирог ничуть не уменьшился в размерах – что, иными словами, наша служанка отказалась от своей доли любимого блюда. Когда ее спросили, почему она не съела хотя бы кусочек, она с некоторым смущением ответила, что не была голодна. В обоих случаях отчетливо проявляется инфантильная позиция: во‑первых, детская ненасытность, нежелание делить предмет своих устремлений с кем-то еще, а затем столь же детское отрицание: “Если вы меня осуждаете, то забирайте все себе; я вообще не притронусь”».
Случайные и симптоматические действия в супружеских отношениях зачастую имеют самые серьезные последствия и могут даже побудить людей, пренебрегающих психологией бессознательного, к вере в приметы. Вряд ли может считаться счастливым такое начало семейной жизни, когда невеста теряет обручальное кольцо в медовый месяц; но в конце концов его обычно находят, поскольку положили куда-то не туда. Я знаком с одной дамой, ныне разведенной, которая, управляя своими денежными делами, часто подписывала документы девичьей фамилией – за много лет до того, как развод фактически состоялся. Еще я однажды был в гостях у молодой супружеской пары и слышал, как жена со смехом делилась своим недавним опытом. На следующий день после возвращения из путешествия на медовый месяц она позвала незамужнюю сестру за покупками, как обычно делала раньше, а ее супруг ушел по своим делам. Вдруг она заметила некоего господина на другой стороне улицы и, подтолкнув сестру, сказала: «Смотри, вон идет Л.». Она совсем забыла, что этот господин уже несколько недель как стал ее мужем. Услышав эту историю, я ощутил холодок дурного предчувствия, но не осмелился высказать свои опасения. О них я вспомнил лишь несколько лет спустя, когда этот брак, к несчастью, распался.
Следующее наблюдение взято из одного ценного исследования Альфонса Мэдера, опубликованного на французском языке (1906). Пример вполне можно включить в число образчиков забывания.
«Une dame nous racontait recement qu’elle avait oublie d’essayer sa robe de noce et s’en souvint la veille du mariage a huit heures du soir; la couturiere desesperait de voir sa cliente. Ce detail suffit a montrer que la fiancee ne se sentait pas tres heureuse de porter une robe d’epouse, elle chercait a oublier cette representation penible. Elle est aujourd’hui… divorcee»[174].
Друг, умеющий читать знаки, рассказал мне, что знаменитая артистка Элеонора Дузе[175] в одной из своих ролей совершает симптоматическое действие, ясно показывающее, из каких глубоких источников идет ее игра. Это драма о супружеской неверности; героиня только что имела объяснение с мужем и, погруженная в мысли, стоит теперь в стороне, а соблазнитель приближается. В этот короткий промежуток времени она играет обручальным кольцом на пальце – то снимает его, то надевает вновь и опять снимает. Теперь она созрела для другого мужчины.
Добавлю сюда сообщение Теодора Рейка (1915) о некоторых других симптоматических действиях, связанных с кольцами.
«Мы знакомы с симптоматическими действиями женатых людей, которые нередко снимают и заменяют свои обручальные кольца. Мой коллега М., в частности, подвержен подобным симптоматическим действиям. Он получил кольцо в подарок от девушки, в которую был влюблен, заодно с запиской, в которой говорилось, что он не должен потерять это кольцо, иначе она узнает, что он ее больше не любит. Понятно, что он все больше беспокоился о возможной потере кольца. Тем более что когда он снимал кольцо на время (скажем, при умывании), то оно регулярно пропадало и отыскивалось лишь после продолжительных поисков. Отправляя письма, он не мог избавиться от опасений, что кольцо может зацепиться за край почтового ящика. Однажды он так неуклюже делал свои дела, что кольцо действительно упало в ящик. А письмо, которое он тогда отправлял, было напутствием его прежней возлюбленной, перед которой он чувствовал себя виноватым. В то же время его переполняла тоска по этой женщине, шедшая вразрез с чувствами к нынешнему объекту любви».
Тема кольца в очередной раз дает понять, как трудно психоаналитику открыть что-то новое, неизвестное прежде какому-либо писателю. В романе Фонтане «Перед бурей» юстицрат[176] Тургани заявляет во время игры в фанты: «Можете быть уверены, дамы, что самые сокровенные тайны природы раскрываются в залогах». Среди примеров, которые он приводит в поддержку своего утверждения, один заслуживает нашего особого внимания: «Вспоминаю жену профессора – даму изрядной дородности, – которая снова и снова стаскивала с пальца обручальное кольцо, чтобы предложить его в качестве фанта. Не просите меня отозваться о счастье ее брака… В той же компании был господин, который, казалось, никогда не уставал класть свой английский перочинный нож с десятью лезвиями, штопором, кремнем и сталью, на колени дамам, но как-то чудовище с лезвиями, разорвав несколько шелковых платьев, наконец исчезло под всеобщие возгласы негодования».
Не стоит удивляться тому, что предмет с таким богатым символическим значением окажется замешан в ряде важных оплошностей, пускай даже если он, в форме обручального или помолвочного кольца, лишен эротического содержания. Доктор М. Кардош[177] предоставил в мое распоряжение следующий пример подобного случая.
«Несколько лет назад ко мне приблизился человек намного моложе меня; он разделяет мои интеллектуальные стремления, и в целом наши отношения сродни таковым для ученика и учителя. Однажды я подарил ему кольцо, каковое неоднократно оказывалось впоследствии причиной симптоматических действий и оплошностей, когда что-либо в наших отношениях встречало его неодобрение. Некоторое время назад он сообщил о таком случае, особенно наглядном и прозрачном. Мы встречались раз в неделю, когда он регулярно приходил ко мне на беседу. Но в одном случае принес извинения, поскольку у него была назначена встреча с юной дамой, куда, конечно, привлекательнее моего. Следующим утром – но не раньше, чем отошел далеко от дома, – он заметил, что кольца на пальце нет. Он обеспокоился, но не сильно, решил, что оставил кольцо на прикроватном столике, куда клал его каждый вечер, и обязательно отыщет по возвращении домой. Вернувшись, он первым делом стал искать кольцо, но ничего не нашел; тогда он приступил к систематическому обыску дома, и это тоже не принесло результата. Наконец ему пришло на ум, что кольцо лежало на прикроватном столике – так было заведено уже больше года – рядом с перочинным ножиком, который он обычно клал в карман жилета; закралось подозрение, что он мог якобы по рассеянности сунуть кольцо в карман вместе с ножом. Он заглянул в карман – и сразу нашел искомое. Обручальное кольцо в кармане жилета – известная поговорка, подразумевающая, что муж намерен предать жену, которая подарила ему это кольцо. Чувство вины побудило моего друга сначала наказать себя (“ты больше не смеешь носить это кольцо”), а затем признаться в своей неверности, пусть и через непреднамеренную оплошность. Таким вот обходным путем, описывая свой промах – впрочем, это, по зрелом размышлении, следовало предвидеть, – он пришел к осознанию своей мелкой неверности».
Мне известен также случай с одним пожилым господином, который взял себе в жены очень юную девушку и собирался провести свадебную ночь не в путешествии, а в одном из отелей того же города. Едва они успели приехать в отель, как он с тревогой сообразил, что при нем нет бумажника, в котором лежали все деньги, предназначенные для свадебной поездки. Он сунул его куда-нибудь или потерял. При помощи телефона удалось разыскать слугу, который нашел бумажник в старом сюртуке молодожена и принес его в отель своему господину, вступившему таким образом в брак без состояния. Благодаря этому он смог на другое утро отправиться со своей молодой женой в дорогу; но в течение ночи он, как и предполагали опасения, оставался несостоятельным.
Утешительно думать, что якобы случайные «потери» чаще, чем мы полагаем, являются симптоматическими действиями и идут благодаря этому навстречу хотя бы тайному намерению пострадавшего. Потеря зачастую оказывается лишь выражением того факта, что человек не дорожит утраченным предметом, втайне не расположен к этому предмету или к лицу, его преподнесшему, или наконец, что готовность к утрате была перенесена на этот предмет с других, более важных объектов путем символической ассоциации мыслей. Потеря более ценных вещей служит выражением для самых разнообразных побуждений. Она должна либо символически представлять вытесненную мысль и повторять напоминание, которое охотнее всего хотелось бы пропустить мимо ушей, либо – скорее всего – она стремится принести жертву темным силам судьбы, культ которых не исчез еще и в нашей среде.