Утонув в нём, Шарлотта почувствовала себя Златовлаской в доме медведей. Она судорожно искала подходящие слова, которые бы сблизили их через двенадцать футов холодного плиточного пола, но первую попытку объясниться заглушил скрип кожаной обивки кресла.

— Я приехала, чтобы… — сказала она чуть громче и замолчала, выжидая, когда появившаяся старуха поставит поднос с кофе и печеньем на стол возле Прокопио и исчезнет снова.

Он разлил кофе по чашкам и предложил ей печенье, квадратное и твёрдое, как брусчатка мостовой.

— Берегите зубы, — предупредил Прокопио. — Она привезла его с Сицилии, от своего двоюродного брата, у которого лучше получается строить стены, нежели печь печенье. — Громко хрустя одним из этих «булыжников», он ждал, что Шарлотта скажет дальше.

— Я приехала, чтобы извиниться, — сказала она.

— За что? — Хруп-хруп.

— За… за то, что опоздала вчера…

Прокопио молчал, не спеша прийти ей на помощь; пришлось продолжать попытку дальше:

— У меня была назначена встреча… И никак нельзя…

— У вас появляются важные клиенты.

— Но…

— Важнее, чем у меня.

Хруп-хруп-хруп: крепкие белые зубы перемалывали все её оправдания. Кто-то, бывший в ресторане, должно быть, доложил Прокопио. Да какое, чёрт возьми, ему дело до того, с кем она встречается! Она холодно добавила:

— И ещё, думаю… думаю, я не сумела должным образом выразить благодарность за вашу доброту.

— Какую ещё доброту?

У него нет ни малейшего чувства такта, никакой чуткости. Нарочно ставит её в трудное положение!

— Вы были так добры, что отвезли меня домой, когда в прошлый раз я здесь сваляла такого дурака… и что рассказали столько всего о мороженом.

Она попыталась улыбнуться. Он молчал. Чтобы скрыть замешательство, она опасливо куснула печенье, от старости побелевшее, как известь, и со слабым привкусом аниса.

— И прислали букетик жасмина, — закончила она.

Он смолол ещё несколько печений и запил их чёрным кофе.