Но Дамблдор слышит, говорит:

- Ты стал мудрее и осторожнее, мой мальчик, - и добавляет: - Наверное, это заслуга Северуса?

- Возможно, - цежу сквозь зубы.

Хрен там - мудрее и осторожнее. Это вообще не обо мне. А его заслуга в том, что я сейчас не закатываю глаза и не бьюсь в истерике, и меня не корёжит выбросом. Это точно - его заслуга.

А нарисованный Дамблдор вдруг прикладывает руку туда, где у оригинала, наверное, было сердце, и с пафосом изрекает:

- Клянусь, я сказал всё, что ты хотел знать, и пусть мой портрет раздерут на мелкие кусочки злобные гриндилоу, если я солгал.

Наверное, он хотел пошутить. И я прошу:

- Не стоит, сэр. Меня достаточно занимает другая клятва, чтобы я смеялся над этой.

Дамблдор становится совсем серьёзным.

- Ты сейчас расстроен, - сообщает он. - Но ты подумаешь - обещай мне подумать! - и всё поймёшь. Ты ведь пришёл к осознанию своих чувств сам, и если они настоящие - а я верю, что так оно и есть - их не изменит то, что ты узнал. Подумай и о Северусе - ведь вы поладили в конце концов, и ты своей любовью...

- Мне известны ваши теории о силе любви. Не нужно. Пожалуйста.

- Ты поговоришь с Северусом, Гарри?

- Я... я не знаю. Не говорите ему, что я расспрашивал вас, хорошо?

- Если ты считаешь, что так будет лучше... - разводит он руками.

- Последний вопрос, сэр. Можно?

- Смелее, - говорит Дамблдор.

- Я хочу знать... наступит ли вообще время, когда Северус будет свободен от своего долга.

- У меня нет ответа на твой вопрос, - говорит Дамблдор, - но, возможно, ты сам его отыщешь? Приходи посоветоваться... а впрочем, я тебе это уже говорил.

- А если ему не нужно будет больше... что с ним будет? Он снова... уйдёт за грань?

Это «уйдёт за грань» звучит слишком высокопарно, но то, другое слово я отчего-то не могу сейчас произнести. А Дамблдор меня понимает: