Фридман сжал зубы, чувствуя ломящую боль от удара в скуле. И надо же так нарваться... Ладно, главное — спокойствие. Каким образом эти крысы пронюхали о камнях? Хотя вопрос не так и важен. Даже если бы бриллианты имелись у него и поныне, ничего в данной истории они бы не изменили. Сегодняшняя его роль — однозначно роль смертника. И зря начал он с отказа и поучений... Стервы чересчур воспалены и самим риском своей затеи, и неудачей... Надо иначе. Разговора все равно не получится, игра идет ва-банк, и главное — затянуть время...

Следующий удар ослепил — мысок туфли врезался в глаз. Боль просто-таки пронзила Фридмана, и он закричал. На рот тотчас же лег плотный лоскут пластыря. Неслись ругательства Мавры, истерические всхлипы Марины:

— Я не могу... Я уйду...

— Звони своему братцу хренову, — обернулась к ней Мавра. — Пусть везет шприц и лекарства, мы ему язык развяжем, гаду...

Марина вышла, мелькнул край ее платья в дверном проеме.

«Угораздило же тебя так промахнуться, детка, — едва ли не с жалостью к ней подумал Валерий. — Как же не повезло тебе, как же не повезло... И наверное, я виноват в том, все-таки я... Воздалось! За зло получил злом... И что теперь? Сколько времени, интересно? От силы прошел час. Значит, еще час остается... Если бы знали эти идиотки, что в машине встроена радиостанция, и, услышав вопрос относительно маршрута поездки, охрана приехала к подъезду заблаговременно и сейчас сидит под окнами, наверняка зная номер искомой квартиры. Еще час, от силы полтора, а после сюда ворвутся, единым махом высадив стандартную хлипкую дверь, четверо вооруженных зверей и, застав хозяина в этаком положении и состоянии... Эх, девушки!»

Мавра закурила сигарету, бросив спичку Фридману в лицо.

«А может, рассказать ей о последствиях? Нет, у этой лжеамериканки что-то, видимо, неладно с психикой, судя по дикости глаз и психопатической взвинченности... Марина пассивна, но она на поводу у мегеры...»

Новый удар в голову.

— Говорить, падла, будешь?..

Фридман кивнул.

Вновь грубо, рывком отодрался пластырь.

— Твоя взяла, — прохрипел Валерий. — Только без утюгов...

— Струсил? — Смешок с издевкой.

— Нет... Но... дай час на раздумье.

— Что?! — Опять удар. — Финтить вздумал?!

Фридман хотел выругаться, но вдруг почувствовал, что язык не повинуется ему. И с настороженным, внезапным пониманием уяснил какое-то новое и необратимое состояние, захватывающее все его существо... Исчезла будто бы в никуда боль, сознание стало прозрачным и как бы отдельным от него...

— Ма-ари-и-на! — услышалось из ватного, туманного далека испуганное и злобное одновременно. — Сюда давай! Чего-то с ним... это...

А потом раздался грохочущий, нарастающий звук. И кошмар кончился.

Был тихий, закатный час пасмурного дня. Валерий стоял, облокотясь на крашенные серой краской поручни набережной, рядом с тупиком Кони Айленд авеню. Океан накатывал ленивую волну на серый песок широкого пляжа. Откормленные, как домашние гуси, чайки прохаживались важно у самой кромки воды.