Все. Кончено. Один, сердешный, ковыляет в кусты, трое лежат. Кто-то из них подвывает от боли. У-шу, детки, не игрушка... Крали стоят в стороне, нервно повизгивая.
— Привет... — машу им рукой и исчезаю...
Двор, лестница, карниз... Немного побаливает рука, на тренировке ушиб, сегодня добавил. Ладно, до свадьбы заживет. Главное, заказ выполнен, десять тысяч в кармане. Теперь мотать нужно отсюда на месяц-два. Но — не сразу. Через неделю — в самый раз.
Закрываю окно, раздеваюсь. И все-таки устал. Чертовски устал. Спать...
На кухне бьют часы. Одиннадцать. И тут же в дверь моей комнаты забарабанила Хрюковна.
— Вставай, паразит! «Згляд» ужо...
Выдерживая положенные полминуты, жду, пока Хрюковна не выстучит мне алиби. Дверь ходит ходуном, даже старая краска осыпается, а старая ведьма молотит не переставая. Ладно, пусть порадуется, горемычная...
Наконец послышались голоса остальных — соседей выползли из своих щелей, ублюдки. О, как я их ненавижу! Ерошу волосы, отмыкаю дверь и выскакиваю в одних плавках в коридор, пусть все посмотрят на меня, «сонного».
— Ты что, сбрендила?! — ору на Хрюковну и усиленно тру глаза.
— Сам просил... — довольно растягивает она свои лягушачьи губы. «Згляд» смотреть. Тютелька в тютельку...
— А-а... — мотаю головой, прогоняя остатки «сна», и шлепаю в ванно-сортирную комнату — умываться.
День прошел — и ладно...
ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ
Горячий, сухой воздух схватывает клещами. Пыль, густо настоянная на пороховом дыму, рвет легкие на мелкие кусочки, но кашлять нельзя, собьется верный прицел, и тогда амба и мне, и Косте, и Зинченко, и командиру, который ранен в голову и лежит за камнями. Душманов много, они окружают нашу высотку, и я стреляю, стреляю, стреляю...
Они пошли в очередную атаку. Огромный бородатый душман бежит прямо на меня. Я целюсь ему в грудь, пули рвут одежду, кровь брызжет из ран, но он только ускоряет бег как ни в чем не бывало, и лишь страшная, злобная ухмылка появляется на его бронзовом лице. Я вгоняю в его волосатую грудь весь боекомплект, пулемет разогрелся так, что обжигает ладони, а он все еще жив и бежит, бежит... Вот он уже рядом, его заскорузлые пальцы, извиваясь змеями, подбираются к моему горлу. Я задыхаюсь, пытаюсь вырваться из крепких объятий, кричу...
И просыпаюсь. За окном рассвет, чирикают воробьи. Тихо, спокойно. Отворяется дверь спальни, входит мама, склоняется над моей постелью.
— Ты снова кричал... — говорит она, вздыхая.
— Сон, все тот же сон... — бормочу я в ответ и невольно вздрагиваю.
Сколько лет прошло с той поры, а Афган все не отпускает мою память, является ко мне в кошмарных снах, будь он трижды проклят. В кошмарных снах, которые были явью...
— Мама, я уже встаю... — глажу ее руки.