— Уважаемые судьи! Посмотрев на то, что здесь происходит, всего сорок…э-э-э… сорок две минуты, я пришел к выводу, что здесь происходит черт знает что… Прошу прощения. Здесь происходит то, что происходить не должно. Тетя Наташа сидит в засаде с ружьем и стреляет во всяких при…э-э-э… приходящих врагов, что, во-первых, отвлекает ее от забот по хозяйству, работы на огороде и ухода за детьми, а во-вторых, вконец растрепало ей нервы. Охранять семью от врагов с оружием в руках! Женское ли это дело, уважаемые судьи?

Наталья не выдержала и хмыкнула. И Вера-Надя хмыкнули, и Полина улыбнулась несколько презрительно. И даже Любочкина улыбка стала более снисходительной, чем обычно. Брат Полины сделал большую ошибку. О-о-очень большую. Мужское ли это дело — определять, какое дело является женским? Теперь уважаемые судьи ко всем последующим его аргументам будут относиться со здоровым скепсисом. Наталья успокоилась.

Рано успокоилась, как выяснилось буквально через минуту. Ох, недооценила она Полининого брата…

— Женское дело — это заботиться о слабых и несчастных! — проникновенно продолжал хитрый Полинин брат. — О брошенных и забытых! О тех, кто вплотную подошел к инфаркту миокарда, не спя…э-э-э… не смыкая глаз ночи напролет! Думая о том, где могут быть их сестры и какой опасности они подвергаются!

— Ты че, Бэтээр? — обиженно вскинулась Полина. — Я же извинилась!

— Пулька, я же тебя простил! — тем же проникновенным тоном ответил он. — Но сердце-то все равно болит. Ты же все равно сюда бегать будешь, правильно я понимаю? Ну вот. А я буду зарабатывать гипертонию и язву желудка… Или чего там от нервов бывает?.. В общем так. Пулька, я тебе не могу просто запретить ездить сюда. Хотя очень хочется. Но не могу, потому что это домашний терроризм. От него дети становятся маньяками и убийцами. Оно мне надо? В общем, Пулька, у тебя есть свобода выбора: или прямо сейчас все быстренько собираются, выключают свет, перекрывают газ, закрывают дом и едут к нам жить в покое и безопасности хотя бы до суда над этим… в общем, пока все не устаканится, — либо я в расцвете лет умираю от бесконечных волнений за единственную сестру, которой на меня, оказывается, наплевать. Дикси.

— Чего это дикси? — восторженно завопила Полина. — Чуть что — сразу дикси! Как будто кто-нибудь спорит! Бэтээр, ты молодец! Любочка, у тебя будет своя комната! С телевизором! У меня игрушек — море! И даже больше! Вера-Надя, у вас тоже своя комната! И компьютер! Тетя Наташа, а вам я свою комнату отдам! Она лучше всех! И еще туда белый диван поставим! Да, Бэтээр? А я в теть Вариной буду, там тоже хорошо. Братик, я тебя люблю. Хочешь, я тебе кабачков нажарю? С луком и с перцем? И с морковкой? Хочешь? Меня тетя Наташа научила. Страшно вкусно.

Наталья растерялась. Видела она мастеров выворачивания и переиначивания, но тут было что-то совершенно невероятное. Полина счастлива… Просто до того счастлива, что никаких контраргументов наверняка не услышит. Вера-Надя посматривают на нее ожидающе, но совершенно очевидно, что ожидают они именно восторгов по поводу предстоящего переезда к Полине и ее брату. Любочка, безошибочный индикатор, повозилась у него на коленях, прижалась щекой к его груди и закрыла глаза. Уснула. На руках у мужика уснула. А он это тут же заметил, сделал Полине знак не шуметь и закрыл ладонью Любочкино лицо от солнца. Ну и как после этого излагать свои доводы? Между прочим, совершенно трезвые и логичные доводы, в отличие от некоторых. Нет, но как она могла так сильно ошибиться в оценке Полининого брата? Это потому, что он забавный. Всерьез не приняла. Ну, что ж теперь, будем работать над ошибками.

— Уважаемые судьи, может быть, кто-нибудь выслушает и другую сторону? — негромко сказала Наталья, глядя на большую мужскую руку, прикрывающую от солнца Любочкино лицо. — Я понимаю всеобщий восторг и ликование, и готова была бы присоединиться… Но ведь это наш дом. Как же это — бросить свой дом? Все бросить — и уехать! В гости куда-то! И хоть трава не расти! Да, и трава тоже… Ведь огород зарастет весь, потом не спасем ничего… Столько труда — псу под хвост? А главное — чего бежать-то? Если бы действительно опасность — тогда конечно… А то так, шуты гороховые. Любочка все время у Анастасии Сергеевны, ей вообще ничего не грозит. И нам ничего не грозит. За нами менты присматривают. Они кого попало сюда не пустят. Они и тех, кого я… э-э-э… подсолила, не пустили бы. Но мне очень хотелось душу отвести. Девочки, вы меня простите, я понимаю, этого делать не следовало… Но ведь вы не боитесь, правда? Вы же знаете, что этих подсоленных менты сразу повязали? Они сюда уже не сунутся. И Любочкин отец не сунется. Зачем ему дополнительная статья? А сунется — его менты перехватят. Правильно? Ну вот. И зачем тогда из дому бежать? Я понимаю, Бэтэ… дядя Тимур за Полину тревожится. Так у меня встречное предложение: до суда Полина не будет к нам приезжать, и Анну с Антониной предупредит, что не надо. Вот и все. И никто не будет волноваться. А потом заживем, как прежде. И даже лучше прежнего. А если хотите, я даже ружье в болоте утоплю. Я все сказала.

Вот как она все сказала — трезво и логично. А то что это за глупость — дом бросать!

Вера-Надя молчали, потому что понимали ее. Любочка молчала, потому что спала. Полина молчала, потому что напряженно что-то обдумывала. Наконец обдумала:

— Дом — это я понимаю, — очень серьезно заявила она. — Огород… наверное, тоже, но тут я не очень. А дом — это конечно. Я думаю, в доме надо близнецов оставить. А чего? Пусть постерегут. И в огороде чего надо сделают. Они ведь умеют, да? Тетя Наташа, вы ведь не против?

— Я против, — тихо, но очень решительно сказал Полинин брат. — Ехать надо всем. Как это близнецов оставлять? Как можно девочкам в доме одним оставаться?

— Близнецы — это мальчики, а не девочки. Есть тут такие по соседству, — заговорила было Наталья, но тут же поняла, что сделала ошибку, начав что-то объяснять. Вроде как уже сдает свои позиции. Спохватилась и принялась свои позиции укреплять: — Мальчиков в доме оставлять! Что они умеют, эти мальчики? Они тут нахозяйничают! Мальчики — на хозяйстве! Подумать страшно! Вернемся на остывшее пепелище… Мальчики! Лучше уж сразу Чингисхану сдаться.

Вера-Надя задумались с озабоченными лицами — они были с ней согласны. И Полина задумалась с озабоченным лицом — тоже, в принципе, была с ней согласна. Но Наталья видела, что Полина все-таки ищет аргументы в пользу брата. Вот вам и отсутствие личной заинтересованности. Тоже мне, председатель суда. Ярко выраженный коррумпированный элемент. Похоже, нашла аргумент, сейчас чего-нибудь скажет.

— Вообще-то близнецы еще ничего, — нерешительно сказала Полина, вопросительно таращась то на Веру-Надю, то на Наталью. — Конечно, мужики и мужики, что с них взять. Но хоть не дебилы, да? А потом — им просто надо сказать, чтоб руками ничего не трогали. И бабушка Настя ими поруководит. И в огороде покажет, что надо делать, и вообще… И Бэтээр сможет проверять… Ты ведь сможешь, Бэтээр? Он сможет!

Что он сможет? Мужик! Когда они чего могли?.. Но при девочке о брате такое говорить Наталья не могла, и только беспомощно и сердито пробормотала:

— Без хозяев дом приходит в упадок.

Брат Полины оглянулся на дом, который с этой стороны выглядел немножко хуже, чем с улицы, поднял брови, похлопал глазами, но все-таки свои впечатления не озвучил, надо отдать ему должное. Посмотрел на всех по очереди, даже под свою ладонь в лицо Любочки заглянул, и поторопил, как будто все давно решено:

— Собирайтесь, сударыни, время теряем… Только самое необходимое, личные вещи. Для жизни у нас все есть. Да, Пулька? Но вот эту вазу с цветами я бы на вашем месте с собой захватил… Такая красота. И самовар тоже. Самовар у нас есть, но электрический. А этот — совсем другое дело. На балконе можно ставить. И мне бы с близнецами познакомиться. Что за мальчики? Где они сейчас? Быстро найти можно?