Не пойдем. Чьи-то руки обхватили меня за плечи и с силой рванули наверх.

— Детка! Это я, держись за меня! Ты не ранена?! — Кричал Томас, обхватывая меня, и гребя к берегу одной рукой. Я только судорожно глотала ртом воздух, поражаясь тому, как легко и быстро он сокращал расстояние до каменных плит. Я двумя руками не могла добиться этого так быстро.

Он легко подсадил меня на каменный выступ и тут же, подтянувшись, вылез из воды сам.

— Нужно срочно согреть тебя! — Крикнул он, защищая рукой мою голову и осторожно выглядывая из-за камней туда, где по-прежнему слышались ругательства и удары кулаков.

— Я хотел сказать, вас… — Томас сказал это совсем тихо, но я все равно услышала. Адреналин и страх во всю шумели в моей голове и крови, я не могла даже понять, где и что у меня болит. Но его следующие слова превратили остальное в белый шум.

— Детка, все зависит только от тебя. Но я люблю тебя до потери пульса, и хочу, чтобы ты знала. — Томас вдохнул поглубже и сказал. — Я уже люблю нашего ребенка.

Он поднял на меня глаза, и я смотрела в них так пристально, как только могла. Иссиня-черные, сапфировые и васильковые. Для меня в них заключались морская бездна и звездное небо. Я узнала всю их палитру, научилась угадывать по ним его настроение. Было время, я кричала, что ненавижу, но как же я любила его со всей той болью, что он взвалил на свои плечи, с тем гневом и отчаянием несчастного мальчика, так и не простившего себя за гибель мамы. Он был жесток и беспощаден, как сама жизнь. Не знал оттенков, видел только черное и белое, но сумел разглядеть меня. Бросался в эмоции так отчаянно, словно все было в последний раз. Под его взглядом, пронизывающим до самых костей, я чувствовала себя способной свернуть горы и перейти в брод океан. Потому что знала, если свалится на меня каменная глыба, он ее расколет, если девятый вал вознамерится меня потопить, он станет Посейдоном и укротит его. С ним я все преодолею. Он будет двигаться за мной тенью. Мой ночной кошмар, ставший прекрасным сном.

— Том… — позвала я, растроганная нахлынувшими разом чувствами. Он не ответил, только молча впился в мои губы своими, согревая жаркими поцелуями лучше любого одеяла.

Быть ЕГО целиком, без остатка. В мире и войне. Вот все, что я хотела и хочу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍А потом я услышала это. Оглушительный хлопок, от которого зазвенело в ушах. А следом последовала боль.

Мне не нужно было высовываться из нашего укрытия, чтобы увидеть, что произошло. Я знала это и так. Ранили моего близнеца. Истошный крик слетел с моих губ прежде, чем я успела это осознать. Силы бежать появились сами, ноги разогнулись, готовые нести меня наверх. Томас едва успел поймать меня, чтобы оценить обстановку и спрятать от возможного нападения. Но никто даже не смотрел в нашу сторону. Некому было смотреть. Трое нападавших валялись на земле, четвертого на наших глазах отправил в нокаут Артур. Еще двое бросились бежать, поскольку ночь пронзила оглушительная игла полицейских сирен.

А дальше… дальше одновременно случились три вещи:

Томас выскочил наверх. Себастиан выстрелил в моего близнеца. Артур метнулся под пулю.

Я была оглушена. Я не слышала крик Себастиана, не слышала ответный выстрел Томаса. Все слилось в один единственный надломленный вопль Адриана. Отчаянно пытаясь забраться на высокую гранитную плиту, где замер Томас, я содрала руки и ноги в кровь. Быстро придя в себя, он склонился ко мне и помог подняться.

В моем мире выключили свет. Я видела перед собой только своих раненых братьев. Я чувствовала боль каждого из них, когда бежала к ним, спотыкаясь на каждом шагу. Наверно, меня бил озноб. Возможно, мне было холодно. Но я упала перед ними на колени и единственное, что ощущала, это злость от того, что все тело тряслось от неконтролируемых рыданий, и я не могла остановить кровь, уже залившую всю рубашку Артура.

Адриан был бледен, как смерть, но инстинкт близнеца подсказывал, что ему было лучше, чем нашему старшему брату. Нашему личному чудовищу. Нашему врагу. Нашей родной крови.

— Он принял мою пулю, он принял мою пулю, — повторял Адриан, безуспешно пытаясь зажать Артуру рану. — Это моя вина.

— Сестренка… — подал голос Артур. У меня сжалось сердце, когда его зеленые глаза уставились на меня. Он смотрел точно так, как в далеком детстве, когда я рыдала из-за сломанной ноги. — Ты будешь мамой! Это невероятно…

Я уловила слабое шевеление. Он пытался поднять ко мне руку. Я сжала его ладонь и поднесла к своей щеке, по которой градом текли бесшумные слезы.

— Скорее всего, я потеряла его… — прошептала я. — Слишком холодно, и…