– Вторую половину – после лечения. – Мужчина передал ей горсть монет. – Что тебе еще нужно?
Ива быстро перечислила необходимое – ничего особенного, только то, что есть на любой приличной кухне.
Тоненькая струйка магии полилась из пальцев, как только зелье забурлило в котле. «Да, Ива, – подумала она, – все-таки ты до самой последней косточки знахарка. У нормальных магов сила откликается или на мысленный приказ, или на опасность, или, на худой конец, на присутствие любимого человека. А у тебя? Сказать кому стыдно – на булькающую в кастрюле гадость».
Она наклонилась над раненым и начала менять перевязку, стараясь сделать это как можно быстрее, коль уж не получается безболезненно. Мужчина резко и широко открыл глаза.
– Ну здравствуй, Смерть! – четко, хоть и хрипло произнес он.
Ива на всякий случай обернулась. Никаких подозрительных старушек с косами в поле зрения не наблюдалось. Пока Ива размышляла, стоит ли ей обижаться, а также о возможной переквалификации, раненый снова спешно отбыл в блаженный мир забытья.
Вскоре лечение пошло на лад, и девушка смогла переключиться на другого раненого. Тот тоже бредил, поминая какого-то барона, выполнять приказы которого было, по мнению мужчины, так же опасно, как и не выполнять. Сделав все, что могла, Ива спустилась в главный зал корчмы и подозвала давешнюю девицу, попросив умыться, а заодно поинтересовалась, надобно ли ей по-прежнему любовное зелье. Подзаработав еще и на последнем, Ива еще раз вкусно покушала на халяву и направилась в комнату к раненым, где ей предстояло провести беспокойную ночь. Ну а кто говорил, что лечение будет безболезненным?
Запах обожаемых травок заполнял всю комнатушку. Однако, как Ива их ни любила, выносить тяжелый жар, заполнивший все помещение, скоро стало совсем невозможно. С виду наглухо заколоченное окошко легко поддалось, и девушка смогла, наконец, с облегчением вдохнуть морозный ночной воздух. Поколебавшись, она все-таки уселась на опасно поскрипывающий подоконник, прислонившись спиной к деревянной раме.
Лес плотной стеной обступил постоялый двор, а темное небо над головой казалось водой в глубоком колодце, на черной поверхности которой едва различимо поблескивают отражения звезд.
Ива свесила одну ногу за окно, а другую притянула к себе, согнув в колене. На кухне что-то явно сгорело. Животные в хлеву беспокоились. Старое здание корчмы скрипело всеми своими частями. Постоялый двор явно не нравился старому злому лесу, расставившему часовых вокруг. Девушка чувствовала ощутимую угрозу, исходящую от него.
Знахарка, утром познакомившись и пообщавшись со здешним лешим, очень удивилась: обычно лес и его хозяин мало друг от друга отличаются, а эти были абсолютно разные. Леший был обычным, а вот лес – злым и очень чем-то недовольным. Хотя первый предупреждал ее насчет обилия в этих краях всякой нежити. Неужели этим и вызвано все раздражение?
Ива, покачивая ножкой, стала вслушиваться. И постепенно в ее голове перестали звучать только скрипы половиц, тяжелое дыхание раненых, разнородные голоса животных в хлеву. Медленно, почти незаметно стали различимы песни ночных птиц, ветер в высоких кронах, тихие шаги запоздалого пугливо озирающегося путника, тайными тропами пробирающегося куда-то. Прикрыв глаза и блаженно расслабившись на окне, знахарка вдыхала прохладный воздух, и ночной лес баял ей тихую сказку. Вот шмыгает близ курятника лисица. Вот еще какой-то зверь крадется, сливаясь с тенью. А у дороги затаился упырь. Кого он там надеется дождаться ночью? А вот и разбойнички у костра посиживают, даже главарь здесь. Брр, вот бы с кем больше не встречаться. Вернее, больше не встречаться после того, как он отдаст деньги. А это что? Неужели ключи пробили лед? Нет, только пытаются. Да и то как-то уж больно вяло, – ох, не скоро еще весна придет…
А еще кто-то плакал… Да, кто-то плакал в этом огромном, злом и не проснувшемся от зимы лесу.
Ива чуть из окна не вывалилась, когда распознала звук, первоначально принятый ею за скрип веток. Знахарка, разумеется, слышала его не ушами, а тем особым чувством, какое появляется у всех, кто долго живет у бора и зависит от его прихотей. Усиленное магическими способностями во много раз, оно позволяло Иве будто бы видеть целиком весь лес. А в нем кто-то рыдал. Не так, как потерявшись, заплутав… И не как попавшие в капкан звери. Так стонут только в горе, когда отчаяние и безнадежность заполоняют душу, не оставляя в ней ничего человеческого, превращая любое разумное существо в тупую бессловесную тварь. В этом состоянии можно только качаться из стороны в сторону, обхватив себя руками и поскуливая на луну, и знать, что конца этому не будет. Вот так плакали в этом лесу.
Ива судорожно схватилась за подоконник и быстро перекинула ноги в комнату, боясь, что ощущение придет снова и просто скинет ее своей силой с неустойчивой опоры. В лицо девушки вновь ударил удушающий запах целебных зелий, жар от треножника и чуть ощутимая магия, как и аромат витающая вокруг лекарств. Постепенно знахарка успокоилась и снова повернулась к окну, но плач больше не повторился, хотя еще долго она чувствовала чью-то щемящую боль и тоску. Только под утро Ива сообразила, что это ощущение исходит от ее тезки – молодой ивы.
Ива росла у изголовья чей-то могилы и, свесив до земли свои длинные ветви, рыдала о том, кто лежал у ее корней.
– Ненавижу ведьм! – едва очнувшись, заявил ей один из раненых.
Сообразив, что сказанное относится к ней, Ива в долгу не осталась:
– А я – разбойников!
– Проклятые ведьмы! От вас все зло! На костер всех надо!