Там все припасено: вода и консервы, бинты и лекарства, одеяла и прочее. И оружие – винтовки, пистолеты, обрезы и ножей хоть завались. Для больных отвели карантинный центр в сувенирном магазине на поверхности. Они лежали на расставленных между стендами койках, и священник ежедневно их навещал. Он разговаривал с ними, молился вместе с ними, исповедовал, беседовал, шептал им на ухо то, что они хотели услышать.

«Per sacrosancta humanae reparationis mysteria… Священна тайна человеческого искупления…»

Прежде чем кончится мор, умрут сотни. К югу от центра приема беженцев вырыли яму для сжигания трупов. Десять футов в ширину и тридцать футов в глубину. Огонь тлел и днем и ночью, а запах горящего человеческого мяса стал привычным, его почти не замечали.

Сейчас ноябрь. Священник в самой нижней пещере встает с колен. Он невысок, но все равно пригибается, чтобы не задеть головой потолок или каменный зуб в пасти дракона.

«Месса окончена, идите с миром».

Потир и пурификатор, дискос и орарь он оставляет в пещере. Теперь все это – реликвии, артефакты исчезающей со скоростью света эпохи.

«Мы начинали как пещерные люди, – думает священник, восходя на поверхность, – в пещерах мы и закончим».

Даже самое долгое путешествие – это круг. История всегда будет возвращаться к своему началу.

Как сказано в молитвеннике: «Помни, прах ты и в прах обратишься».

Священник поднимается из пещер, как дайвер – к сверкающему над водой куполу неба.

Узкие извивающиеся переходы, стены в каплях влаги, пол гладкий, как дорожки в боулинге. Всего несколько месяцев назад здесь проводили экскурсии. Школьники цепочкой шли от пещеры к пещере, вели пальцами по влажным стенам, высматривали монстров в темных расщелинах. Они оставались детьми и продолжали верить в чудовищ.

Священник поднимается, словно Левиафан из черных, лишенных света глубин.

Путь на поверхность проходит мимо «Дивана пещерного человека» и «Хрустального короля» к «Большому залу» – главной жилой зоне выживших и наконец приводит к «Дворцу богов». Это любимое место священника. Кристаллические образования блестят, как замороженные осколки лунного света, а потолок напоминает набегающие на берег волны. Ближе к поверхности воздух уже не такой влажный, как на глубине, здесь чувствуется запах дыма от пожарищ, которые продолжают бушевать в оставленном беженцами мире.

«Господи, благослови этот пепел, которым будем посыпать наши головы, сознавая, что мы есть прах».

В голове священника мелькают отрывки молитв. Строки из гимнов. Литании, благословления и слова отпущения грехов.

«Господь дарует тебе прощение и мир. А я отпускаю тебе грехи…»

И еще из Библии: «До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня».

Фимиам дымит в курильнице. Витражи расщепляют блеклый весенний свет. Скамьи по воскресеньям скрипят, как корпус древнего корабля далеко в море. Величавая поступь времени. Календарь, которому с самого детства была подчинена его жизнь: Рождественский пост, Рождество, Великий пост, Пасха. Священник понимает, что любил не то. Его завораживали ритуалы, традиции, помпезность и роскошь, то, в чем несведущие винят Церковь. Он любил форму, не содержание. Хлеб, а не тело.

Но эта слабость не делала его плохим священником. Тихий и смиренный, он всегда был верен своему призванию. Ему нравилось помогать людям. Недели, проведенные в пещерах, были самыми плодотворными в его жизни. Страдание возвращает Господа в его земной дом – в те самые полные ужаса, смятения и боли ясли, где он родился.

«Посмотри на обратную сторону страдания, – думает про себя священник, – и увидишь лицо Господа».