Я в зоне попадания. Это уже точно. Противник знает об этом, и хаб тоже знает. Занавес. Я целюсь ему в голову. Палец плавно нажимает на курок.

И тут я вижу, что противник не в форме полковника, а в синем комбинезоне. Рост не тот. И комплекция тоже. Я медлю всего одно мгновение, и в этот миг он опускает руки.

Моя первая мысль о Кэсси – она совершенно напрасно прошла через «Страну чудес». Она рисковала всем ради того, чтобы найти его… А нашел ее он.

У Эвана Уокера был талант – он всегда ее находил.

Останавливаюсь в ста метрах от Уокера, но винтовку не опускаю. Неизвестно, что произошло за время между его уходом и нашим воссоединением. Хаб со мной согласен. Мертвый Уокер не опасен, живой он представляет собой подлинную угрозу. А вот ценности он больше никакой не представляет, потому что вся его история теперь хранится в сознании Кэсси.

– Где Вош? – спрашиваю я.

Не говоря ни слова, Уокер наклоняет голову, бросается в атаку и преодолевает половину дистанции, прежде чем я успеваю открыть огонь. Я впервые игнорирую настойчивые требования хаба и целюсь противнику в голову, потом отклоняю его требования еще до того, как он выходит со мной на связь. Я всаживаю в ногу Уокера шесть пуль. Мне кажется, что этого хватит, чтобы он упал. Он не падает. К тому моменту, когда я готова подчиниться настойчивым командам хаба, становится уже поздно.

Уокер выбивает винтовку у меня из рук. Все происходит с такой скоростью, что я не замечаю, как он наносит удар. И второго я тоже не успеваю заметить. Я получаю кулаком в шею и врезаюсь в стену с такой силой, что бетон трескается.

Я моргаю, а он уже сцепляет пальцы у меня на горле. Моргаю второй раз и расцепляю его хватку левой рукой, а правой со всей силы бью в центр грудной клетки. Удар рассчитан на то, чтобы сломать грудину и вогнать в сердце обломок кости. Мне кажется, будто мой кулак врезался в трехдюймовую стальную пластину. Кость трещит, но не ломается.

Я моргаю еще раз, и мое лицо прижимается к бетону. Кровь у меня во рту, кровь на стене… Только это не стена, это – пол. Я пролетела сто ярдов и приземлилась на живот.

«Слишком быстро».

Уокер двигается быстрее, чем священник в пещерах, быстрее, чем Клэр в душевой в госпитале. И даже быстрее, чем Вош. Это противоречит законам физики – человек не может перемещаться с такой скоростью.

Внеземной процессор в моем мозгу не успевает использовать свою наносекунду на подсчет моих шансов, а я уже знаю, чем все закончится.

Он меня убьет.

Уокер берет меня за лодыжку, поднимает с пола и бьет об стену. Блоки из шлакобетона трескаются, и несколько моих костей тоже. Уокер еще не закончил. Он бьет мною о другую стену. И так, пока бетон не осыпается на пол серой пылью. Я ничего не чувствую, хаб отключил все болевые рецепторы. Уокер поднимает меня над головой и резко ударяет о колено.

Я не чувствую, как ломается позвоночник, но слышу его хруст, усиленный установленными в ушах слуховыми дронами.

Уокер бросает мое обмякшее тело на пол. Я закрываю глаза и жду coup de grâce. По крайней мере, он сделает это быстро. И я знаю, что последним подарком двенадцатой системы будет безболезненная смерть.

Уокер пинает меня в спину, потом опускается рядом со мной на колени. Его глаза – как две бездонные ямы, черные дыры, куда не проникает свет. В этих глазах нет жизни, в них нет ни ненависти, ни ярости, нет удивления, нет даже слабого намека на любопытство. Глаза Эвана Уокера пустые, как у куклы; он смотрит не мигая.

– Есть еще один, – говорит Уокер. – Где он?

Его голос лишен каких-либо эмоций. Кем бы ни был Эван Уокер раньше, его больше нет.