— Елисей, рассказывай, как это произошло? — наглаживая испуганную кровиночку по головке, ласково скомандовала баба Яга.

Оболтус тут же весь подобрался, пытаясь сфокусировать глаза в одной точке.

— Гулял я по палубе этого чудесного колабля, как было мне лекомендовано, подальше от Кощея Бессмелтного, — мы дружно покивали, одобряя выбранную им тактику поведения. — Вы тогда еще втлоем с дипломатом беседовали, Святоял с Любомилом местных балышень, астлономии необученных, очаловывали, — мы не смогли с собой совладать и закатили глаза. — Ванюшка из лука устал стлелять и пелеключился на сказки, Кощея замолить ими пытался. Я от скуки и пошел летучий колабль лассматливать, как хитло он устлоен.

Пытливый ум у молодого человека — черта положительная, но в случае Елисейки, лучше бы он от бабок не отходил, и сидел подле них, как привязанный. Меньше бы прыгал с летательных аппаратов без парашюта.

— Кто тебя через борт кувырнул? Ты кого, милок, видел? — ускоряла опрос баба Янина.

— Никого! — смущенно ответил кривенький.

— Меня опять по шее стукнули, в лот кляп сунули, на голову мешок одели и за болт скинули! — печально вещал царенок.

— Подумай, Елисей, это был один человек, или их несколько было? — подсказывала я.

Царенок задумался, мы напряженно ждали ответ.

— Один он был, слова не плоизнес, действовал быстло и умело. Я даже опомниться не успел, а уже лечу! — от стыда, парень не знал, куда прятать глаза.

— Мешок и кляп где? — допытывалась я.

— Улетели, — опечалился парень, за свою несообразительность.

— Кем от Елисея пахнет? — вспоминая, то, как Яга при пожаре всех обнюхивала, спросила я.

Бабульки, как опытные ищейки, начали обнюхивать притихшего внучка.

— Святояром пахнет и Любомиром, — докладывала баба Яга.

— Я с ними с утла здоловался, — сообщил оболтус.

— Радзимишем и Вацловом, — доложила Янина

— Миежком и Бенедиктом, — добавила Яга.

— Я им пелед посадкой на колабль луки жал.

— Тьфу ты, непутевый! Теперь из-за твоих хороших манер, непонятно, кто убить тебя хотел! — ругала внучка баба Яга.