38
Heartney E. Big Brother… P. 38.
39
Здесь Иглтон полемизирует с точкой зрения Макса Хоркхаймера на эстетику как форму «внутреннего подавления», «погружающую общественное мнение непосредственно в сами тела порабощенных и таким образом устанавливающую максимально эффективный режим установления политического господства» [Eagleton 1990: 28].
40
«Эстетика… воплощает собой новые формы автономии и самоопределения, изменяя отношения между законом и волей, моралью и знанием, преобразовывая связи между индивидуальным и всеобщим и пересматривая общественные контакты, заведенные по обычаю, на основе симпатии или сочувствия. <…> И если эстетика – опасное, сомнительное явление, то только потому… что есть в ней самой что-то, способное восстать против предписываемой ею власти, и подобный порыв возможно победить, только вырвав заодно с корнем и способность к установлению этой самой власти» [Eagleton 1990: 28].
41
Кэйгилл утверждает, что эстетика Баумгартена «устремлялась за рамки вольфовской», пусть первый и относил себя к верным последователям Кристиана Вольфа, чья теория обеспечивала философским оправданием немецкое полицейское государство. И действительно, когда революционная подоплека эстетики Баумгартена была разработана в трудах Гердера и Канта, эстетика оказалась тем камнем преткновения, из-за которого все философские оправдания полицейского государства Вольфом рассыпались [Caygill 1989:141–148].
42
Формулировка «самая свободная и мятежная литературная форма» принадлежит Андре Жиду и упоминается у Миллера в качестве доминантной концепции романа, которая ставится им под сомнение.
43
Подробнее о концепции «разделения чувственного» Жака Рансьера см. [Ranciere 2007: 12, 23; Рансьер 2007: 14–15]. Несмотря на то что теория «(пере)разделения чувственного» Рансьера служила источником вдохновения в моей собственной работе, мое понимание эстетики в советскую эпоху достаточно автономно от его понятия «эстетического режима», который рассматривается им как «истинное имя того, что обозначает смутное прозвище модерна», и противопоставляется «поэтическому режиму», которому эстетический бросил вызов еще в XVIII веке [Рансьер 2007: 24–26; Ranciere 2000:20–23].
44
Доходчивое объяснение разницы между словами и криками боли для (пере) – разделения чувственного дается в тезисе Рансьера: «В каком-то смысле любая политическая активность – это борьба за определение слова и крика, за восстановление границ чувственного, через которые политические назначения и удостоверяются» [Ranciere 2007: 12].
45
Первоначальная версия данной главы была опубликована отдельно как [Vatulescu 2004].
46
В глазах борцов за открытие архивов комиссия Гаука стала тем идеалом, которого нельзя достичь без общественной, правительственной и материальной поддержки, имеющейся в Германии.
47
Политические интриги, которые плелись вокруг архивов и различий в формулировках и применении законов о люстрации в Венгрии, Чешской Республике и Польше, задокументированы в [Nalepa 2005].