Помощников хоть отбавляй: сначала прибежали мальчишки, которые невдалеке пасли скот. Затем собрались ребята почти со всего села. Перестрелка и взрывы вокруг не пугали их. Я видел, что такая обстановка вызывает у ребят желание как можно быстрее исполнять мои просьбы. А они были несложные: «Подайте ключ, положите это колечко на траву, а эту гайку — вот сюда. А, может, кто-то сможет достать лошадь и телегу?»

«Як» уже без винта стоял на поле, и возле него самые боевые ребята установили дежурство. Они получили конкретное задание: если покажутся немецкие мотоциклисты, немедленно послать за мной связного в село. Самолет не должен достаться врагу. Кузнеца я застал дома.

Родная земля. Родные люди, они сделали все, что могли. Старый кузнец работал с огромным воодушевлением и быстро выровнял лопасти самолета.

— Лети, товарищ летчик, и не забывай о нас. Возвращайся с победой, — сказал он мне.

Когда я возвратился с лопастями на аэродром, мне представился незнакомый солдат и рассказал, откуда и куда он держит путь. С одного взгляда я все понял: пропитанная потом и пылью гимнастерка, почерневшие от крови бинты на шее, лицо, давно не бритое, истощенное.

— Помоги мне собрать самолет, возьму с собой, — сказал я ему.

У солдата радостно заискрились глаза. Удастся ли выйти к своим по дорогам, а тут — на крыльях! Он оживился и тут же начал командовать группой ребят. Работа закипела.

А стрельба все приближалась к аэродрому. Над городом, который виднелся вдалеке, к небу поднимались черные клубы дыма. Завтра, пожалуй, было бы поздно.

Я монтирую на место деталь за деталью, присматриваюсь к раненому бойцу и думаю: «Хорошо. Ну, возьму его в самолет, а если нападут «мессеры» и мне придется покидать кабину? Себя я спасу, у меня — парашют. А его? Его гибель будет на моей совести. Быть может, сказать сейчас, чтобы шел дальше, не задерживался? Ох, как трудно, оказывается, сказать такое. Работает, надеется. Жаль парня. Что будет, то и будет», — окончательно решил я.

Залезаю в кабину. Загудел мотор. Прибавляю обороты, но винт не тянет: нет у него той мощной силы, которая срывает самолет с места и гонит вперед. Я удивлен, но не растерялся, размышляю, что бы это все значило? Надеюсь найти причину и, может быть, одним поворотом гайки ликвидировать неполадку.

Выключаю снова мотор, бросаюсь к механизму регулировки винта. За мной следят находящиеся на аэродроме люди. Солдат волнуется. Если самолет не поднимется, ему будет нелегко. Был бы уже далеко отсюда. А теперь...

Вижу, что лопасти произвольно изменяют «угол атаки», то есть уклоняются от крутого захвата воздуха. Надо вторично разбирать узел и проверять сборку. Что скажет боец? Верит ли, что я способен исправить машину? Если он задержится, не полетит, то ему придется пешком пробираться через линию фронта.

— Эх, давайте еще помогу! — кричит солдат, бросая пилотку на землю.

А ребята бегают вокруг машины, следят за каждым моим движением. Быстро разбираем и вновь собираем узел. Завожу мотор. Но винт не вращается.

«Чего-то недоучел, чего-то не знаю», — думаю я и вижу, как несколько мальчиков ползают в траве и ощупывают руками каждый кусочек земли. «Что они ищут?».

— Нашли еще одно колечко! — кричит мальчуган и кладет кольцо на крыло самолета. Я смотрю на него и руки мои цепенеют. Конечно же, при сборке я заметил, что не хватало детальки, но ее не нашли, и я наивно решил обойтись без нее. Спрыгиваю с крыла на землю и крепко обнимаю мальчугана.

— Спаситель! — ласково говорю я ему.

Снова с солдатом разбираем регулирующий механизм винта, ставим колечко на место и уже под пулями — по нас стреляют фашисты из-за насыпи железной дороги — взлетаем. Боец сидит, согнувшись, за стенкой кабины пилота. Истребитель круто набирает высоту.

Дорогие конотопские ребята, конотопский кузнец, вы пришли в трудное время ко мне и я благодарно вспоминаю о вас и по сей день.

В конце сентября 1941 года наш авиационный полк стоял под Лебедином. Гитлеровские полчища уже оккупировали Киев, наши войска отступали за Харьков.