Иван так и не понял, какое сейчас было время суток. За окном царила темнота, не похожая на ночь. Отдельные детали открывшегося вида были видны очень отчетливо, другие, несмотря на то что находились ближе, скрывала тьма. Словно морок покрыл землю. Не день, не ночь, не утро. И точно не вечер. На абсолютно ясном небе не было ни луны, ни звезд. Иван точно помнил: накануне наступило полнолуние. Луна еще была красная. Она редко бывает такой. Иван смутно помнил, что есть какие-то определенные фазы вращения планеты, когда она попадает в тень от Земли и становится красной. Может быть, небо затянуто облаками? Просто их не видно?

Но еще больше поразило Ивана то, что он увидел на земле. Парк был цел, целой была и остановка, целым было даже шоссе, на котором виднелось много разбившихся и перевернутых машин, клин-картов и экомобилей. В двух местах еще дымились выгоревшие остовы машин. Маленький спортивный автомобиль врезался в опору возле остановки, гармошкой смялся его красный лаковый капот, дверцы торчали вверх, словно крылышки гигантского жука.

Но Иван смотрел не на машины, Иван смотрел туда, за шоссе, где не было ничего, кроме обугленной, выжженной земли. Не было ни здания таможни, ни церкви «Нового Авалона», ни Центра медитации, ни небоскребов, не было жилых кварталов, здания тюрьмы и магазинов. Внутри пятого транспортного кольца больше не существовало ничего, кроме выжженной земли. Не было набережной, не было парков, мостов, прудов и библиотек, не было и Кремля со всеми его обитателями… Центра Москвы больше не существовало.

До шоссе все было почти нормальным. За шоссе мир — как обрезало. И уж совсем непонятно было, почему, если удар неизвестным оружием пришелся на центр Москвы, исчезли люди здесь, в здании «Авалон-Компани»? Куда делись все водители разбившихся автомобилей? Почему нет тел? Почему не сработало аварийное отключение двигателей или другие блок-системы?

«Потому что вся электроника сгорела, — подсказал прежний ехидный голос внутри Ивана, — некому и нечему было предотвращать аварии…»

«Но почему? Почему?» — продолжал вопрошать Иван.

— Почему? — сказал он вслух, и слова эти в пустоте огромного зала с высоким потолком и стеклянными стенами, раздвигающими пространство тьмы в бесконечность, прозвучали пугающе беспомощно.

— Это конец, — услышал он спокойный голос Марии, — конец времен, конец истории. Мы ждали его. Отец Евлампий был прав, он ошибся всего на несколько дней.

— Что?.. — Иван оглянулся на Марию, посмотрел на нее сверху вниз. — Что ты мелешь? Какой конец света? Да я жить только-только начал! Это Южно-Американский Союз! Это они напали! С лазером! Поняла?

Мария отрицательно качала головой, машинально гладя кошку, которая выделялась в темноте бело-лунным пятном. Кошка нервно била хвостом, глядя снизу вверх на Ивана. Взгляд у кошки был на удивление осмысленным. А Мария смотрела не на Ивана, она смотрела на выжженный город. И глаза ее в это момент чернели как небо.

— Наверное, всех эвакуировали, — Иван двинулся к дверям. — Пойдем, я знаю, где ближайший эвакуационный пункт!

— Не надо!

От крика Марии кошка с шипением спрыгнула на пол, в несколько прыжков пересекла открытое пространство холла и скрылась за турникетом.

Мария бросилась к Ивану, закрыла дорогу, раскинув руки:

— Не ходи! Пожалуйста! Там нет больше ничего, я знаю!

Иван остановился, посмотрел на нее с презрением:

— Что ты можешь знать, рабыня? Что ты и твой отец Евлампий можете знать, кроме тряпок и моющих средств? Конец света? Да, это конец света, это конец Евразийского Союза! Теперь будет другой мир, новый мир, женщина. И каким будет этот мир, зависит от того, буду я отсиживаться здесь или отдам свою жизнь за родину! Мне ближе второе! Тебе тоже надо отдать долги государству, которое дало тебе возможность жить. Поняла, дура? — кулаки Ивана сжались сами собой.

Мария отшатнулась от него.

— Пошли! — он крепко схватил ее за руку, увлекая к дверям.

— Нет! — вскрикнула Мария.