— Так зачем ты говоришь? Поддерживаешь светский разговор?

— Ну-ну, оставь, пожалуйста. Придрался к словам.

Безайс передёрнул плечами.

— Мне это не нравится.

— Ну, хорошо, я про себя говорил. Это я волнуюсь. Теперь ты доволен?

— Вполне, — ответил Безайс.

Самое плохое было не то, что их могли поймать и убить. Гораздо хуже было ждать этого. Большим циркулем был очерчен круг, за которым начиналась жизнь, где люди лежали в окопах, отступали и наступали. Матвеев в детстве знал эту игру: один садился на пол, закрыв глаза, а остальные слегка ударяли его по лбу. Ударяли не сразу, а через несколько минут, — и никто не мог выдержать долго: было невыносимо сидеть с закрытыми глазами и ждать удара. И Матвеев почувствовал себя легче, когда наконец они снова встретили белых.

Был уже полдень; каждую минуту они ждали, что из-за поворота дороги покажется рота солдат в папахах с белыми лентами. На Безайса нахлынула нервная болтливость, и он рассказывал какие-то истории о небывалых и вздорных вещах. Варя казалась спокойной, и Матвеев снова подумал, что у неё нет воображения: "недалёкие люди редко волнуются". Почему он считал её недалёкой и ограниченной — этого он и сам не знал. Но потом ожидание опасности утомило его, и он впал в какое-то безразличие. Когда издали показалась запряжённая парой коней военная двуколка, он принял это как факт, без всяких размышлений.

— Белые, — сказал Безайс.

— Ага, — ответил он.

Это была походная кухня грязно-зелёного цвета. Над ней тряслась и вздрагивала прокопчённая, расхлябанная труба, высокие колеса по самую ступицу были покрыты старой осенней грязью. Кухня катилась с грохотом, внутри бака, звеня, перекатывался какой-то железный предмет. На передке раскачивался солдат в папахе, и штык за плечами чертил круги при каждом толчке. Он махнул рукой, и Жуканов остановил лошадей.

— Далеко до Жирховки? — спросил солдат.

— Рукой подать, — отозвался Жуканов. — Так все прямиком, прямиком, а потом как доедете до камней, тут дорога пойдёт вправо и влево. Которая вправо идёт дорога, это и есть на Жирховку.

— Сколько вёрст отсюда?

— Думаю, будет не больше пяти.

Солдат потёр ладонью замёрзшие щеки.

— А может быть, — сказал он, — тут меньше осталось? Может быть, версты три?

— Может быть, и три, — согласился Жуканов. — Кто ж её знает — дорога немереная. Да, пожалуй, что три версты. Конечно, три.

Матвеев ждал, что солдат поедет дальше, но он слез с козёл и помахал руками, чтобы согреться.

— Слушай-ка, дядя, — сказал он, — хлеб у тебя есть?