— Да я тут ни при чем, — капризно возразил Безайс, прикладывая снег к рассечённой голове и морщась. — Во всем виновата эта дура. Не мог же я спокойно смотреть, Как её насилуют!
— Легче, — сказал Матвеев. — Она сидит позади тебя.
Безайс оглянулся и смутился. Девушка стояла позади него, как и Матвеев, на коленях, и молча грела руки дыханием.
— Если вы считаете меня дурой, — сказала она обиженно, — то сидели бы спокойно. Я сама выпрыгнула.
Положение было неловкое, и Безайс придумывал, что ему сказать, когда снова почувствовал себя нехорошо. Прошло несколько пустых мгновений, в которые он видел, не сознавая, лицо Матвеева, снег, небо. Минутами он слышал звуки голосов. Он чувствовал только, что замерзает совсем.
— Нет, — услышал он голос Матвеева. — Поезд делает в среднем двадцать вёрст в час. Нельзя же так.
— Я ничего не понимаю, — устало ответила она. — Мне всё равно.
Потом он почувствовал, что Матвеев трясёт его за плечи. Сделав усилие, он сел и попросил папироску. При свете спички он увидел её лицо, полное, с веснушками на розовых щеках. Хлопья снега белыми искрами запутались в её светлых волосах. По щеке до подбородка алела царапина. В вагоне ему отчего-то казалось, что у неё чёрные глаза и худое, нервное лицо. Он снова зажёг спичку, но она отвернулась, и Безайс увидел только оцарапанную щеку и шею, на которой курчавились мелкие завитки волос.
От папиросы у него закружилась голова, и тело начало цепенеть в зябкой дремоте.
— Как она называлась, эта станция? — спросил Матвеев. — Вы не знаете, Варя?
— Не знаю. Может быть, нам лучше вернуться…
— Нет, пойдём вперёд, — ответил он, бесцельно копая каблуком снег. — Ах, черт, какая глупая штука! Вот ещё не было печали!..
— Это все из-за меня.
— Да бросьте вы, — оборвал он её. — Ну, из-за вас. Что из этого?
"Скотина", — подумал Безайс. И вслух сказал:
— Она тут ни при чем. Это я виноват.
— Вот-вот. Ты… — начал Матвеев, но замолчал и махнул рукой. — Как у тебя дела? — прибавил он спокойнее. — Можешь ты идти?
— Могу. Но только лучше развести костёр и остаться здесь до утра.
— Нет-нет, никаких костров. Так скорей можно замёрзнуть. Идёмте, пожалуйста.
Ему казалось все это невыносимо глупым.