— Макса, — поправила его Марта.

— Точно, Макса! — просиял мужчина. — Мы сделали метлу за полгода до выпускных экзаменов. Обрадовались результатам, конечно… Да что там — мы ликовали. А потом, уже после всех экзаменов, нам пришло письмо. В красивеньком таком конверте. Знаете, печать, все дела, бумага толстая и жесткая. Там говорилось, что Аню ждут в этом самом институте.

— В Мюнхене?

— Да, точно! Так вы знаете об этом Планке?

— Конечно, — Марта слегка улыбнулась. — Туда всегда принимали лишь самых лучших.

— В-о-о-о-т, и моя дочь среди них! Так страшно было ее отпускать, вы не представляете, — мужчина широко улыбнулся, предаваясь воспоминаниям. — Мы прям места себе не находили, все думали, что да как. Собрали вещи, погрузили на самолет, — он махнул головой назад, — в этом самом аэропорту, и едва не умерли от горя, — Станислав рассмеялся. — Мы даже на дороге остановились — я машину вести не мог, так рыдал. Никогда в жизни так не плакал, ни до, ни после. А потом, спустя часов шесть, она позвонила жене и сказала, что все прекрасно. Ей дали комнату, всякие там документы. Даже денег немного отсыпали, представляете?

Себастьян молча смотрел в окно, слушая речь русского. Он больше не мог выдерживать взгляд Марты. Вроде все и складывалось хорошо, история Станислава лишь подтверждала ценность и полезность сканера… Но что-то было не так. И Бастиан не хотел знать, что именно.

— Мы постоянно созванивались, а через пару месяцев моя младшенькая сказала, что может обучить меня какому-нибудь языку, — мужчина вновь рассмеялся. — Она так и сказала: «Папа, какой язык ты хочешь узнать?» Аня предлагала английский, французский и немецкий.

— И вы выбрали немецкий, — подытожила Марта.

— Я спросил ее, на каком языке она будет говорить чаще всего. На каком языке она будет думать, жить, — Станислав просиял. — Выбор был прост.

— Почему вы не поехали вместе с ней?

Вот оно, Майер чувствовал. Нюанс, главное «но». И чувства не подвели.

— Думаете, нас там кто-то ждал? Аня подписала документы, в которых четко говорилось о родных. Она могла взять с собой лишь того, кто прошел через метлу и подходил Планку.

Себастьян посмотрел на Марту и встретил ее холодный взгляд. Пронизывающий взор женщины словно говорил: «Ну вот. Видишь? Вот он, твой сканер. Во всей своей красе. Чувствуешь привкус манцинеллы?»

Остаток пути Бастиан провел в призрачном подобии транса. Он не слушал разговор Марты и Станислава, не вникал в суть их диалога, но слышал голоса. Такие далекие и чужие. Он чувствовал себя потерянным. Заблудшим.

Когда они въехали в Коломну, уже стемнело. Снегопад практически прекратился, или просто еще не дошел до этих мест — погода стояла мягкая и спокойная. Русский помог им найти отель, рассказал, где в этом городке можно поесть, куда можно сходить. Хоть мест особо и не было, Себастьян не переживал о бедности мелкого городка — туристами они не являлись.

Расположившись в тесном, темноватом номере захолустной гостиницы, он не мог найти себе места. Присутствие Марты давило и угнетало.

— Мы не можем ничего изменить, наверное, — сказала она перед сном. — К лучшему ли это, или к худшему, покажет лишь время.

Себастьян не ответил.

— Но, пожалуйста, Бастиан, прошу тебя: помни. Помни о манцинелловом дереве…