— Отдаляешься, — Гарри снова поднял глаза, но говорил спокойно.
Пожевал губами. Вздохнул.
Ей нечего было сказать.
— Ладно. Прости.
И, чёрт возьми, это извинение прозвучало сейчас так некстати. Гермиона смотрела на друга, морща лоб в попытке найти правильные слова. Их хватало, но все не к месту. Насколько легче продолжать делать вид, что ничего не происходит? Кажется, это начинало вытаскивать из неё последние силы.
Но девушка просто не могла себя заставить произнести два слова. Маленькие два слова. Признание. В чём?
“Это Малфой”.
И будь что будет. Может, они изобьют его? Перехватят в коридоре или ещё где.
Что будет, если вдруг она осмелится признаться им в причине… всего. Вообще всего. Он. Единственный человек, который опустошал и наполнял одновременно. Эти крайности убивали её.
Её.
Кто она теперь? Уже явно не Гермиона Грейнджер.
Гермиона Грейнджер была примерной. Гермиона Грейнджер была рассудительной. Гермиона Грейнджер была…
Щёки вспыхнули.
А стоило вспомнить его перекатывающиеся под её руками мышцы и… эти движения, то…
Дыхание сбивалось. И об этом не стоило вспоминать сейчас. Думая о сексе — Господи, прости — с Малфоем при Гарри и Роне ей становилось в миллион раз более стыдно, чем когда она думала об этом наедине с собой. Или на уроке. Хотя в такие моменты стыда оказывалось мало.
Сердце начинало биться сильнее, и тут же холодели ладони.
Она помотала головой, избавляясь от движущихся картинок в сознании. Она никогда не скажет им. Они никогда не узнают.
— Я пойду, — и наклонилась за учебником. Прижала его к груди, за которой сильно билось сердце. Несколько шагов к портрету, и…
— Пожалуйста, останься, — Рон вскочил с подлокотника, догоняя, перегораживая ей путь. Растерянные глаза, обрамлённые короткими светлыми ресницами. — Пожалуйста. Мы не хотели обидеть тебя.
Она открыла было рот, но её перебил голос Гарри: