Ничего не делать.
Вдруг вспомнился его нелепый запрет, и ей захотелось расхохотаться блондину в лицо.
Смотри, я общаюсь со своим “женишком”. Наплевав на твой приказ.
Ну, как тебе?
Если плохо видно, мы можем встать поближе. Или...
Гермиона подняла улыбающийся взгляд на Курта.
— Идём. Я проголодалась.
И потащила его, удивлённого, на другую сторону узкой улицы, под навес, где не так давно стояли они с Гарри, прячась от дождя. Только теперь там расположилось очередное открытое кафе: плетёные милые кресла и круглые столики на двоих, максимум троих, человек. Прямо на это место выходило окно “Трёх мётел”.
Он мог видеть.
Он отлично видел. А она получала от этого почти нездоровое удовольствие, подводя Миллера к ближайшему свободному столику. Какая удача. Как раз напротив.
Гермиона с трудом сдержала рвущихся наружу из грудной клетки бесенят, пляшущих под собственные задорные дудки и едва не выскакивающих из глаз.
Она села лицом к пабу, закинув ногу на ногу и придвинув своё кресло к креслу Курта, — озадаченного, но невообразимо довольного — безошибочно находя взглядом платиновые волосы из компании за стеклом.
Посмотрим, Малфой, что ты сделаешь.
— Охуение! — Нотт даже не потрудился понизить тон, когда вдруг вытаращился в окно, пихая Малфоя под рёбра.
Дурацкая привычка, — мрачно подумал тот, поднимая глаза от своего бокала с грогом.
— Чего тебе? — у него было не то настроение, чтобы вестись на шуточки Теодора, который сегодня был явно в ударе. И, если бы не выражение лица Блейза, Малфой бы, наверное, даже не соизволил перевести взгляд на улицу, лениво поднося высокий бокал с только что принесённым горячим напитком к губам.
Слава Салазару, что он не успел сделать глоток.
Из глубины груди едва не вырвалось утробное рычание, стоило ему увидеть… уставиться на грязнокровку, которая, как так и надо, ворковала с развалившимся в кресле за столиком Миллером.