Мяча уже почти не было видно — и игра прекратилась. Речная шла от площадки довольная, возбужденная, оправляя платье. И тут она увидела свою черемуху в руках девушек. Кольке даже показалось, что девчата нарочно выставляли ее напоказ. Гелена Михайловна смерила Кольку насмешливым взглядом.

— А вы, оказывается, не очень-то надежный, — бросила она. И обернулась к Иволгину: — Вы проводите меня, Андрей?

Они ушли, а девчонки, глядя на оторопевшего Кольку, расхохотались еще звонче. Потом Люська — та, что закрывала ему глаза, вильнула бедрами и, не то смеясь над Колькой, пе то передразнивая Речную, манерно и томно протянула:

— Ах, вы ненадежный человек, товарищ Лаврухин! С вами на обрыв не ходи: чужие зацелуют!

И снова — хохот. Теперь девушки шумели все сразу, перебивал друг друга.

— А может, вернем букет, девчата?

— И верно, — собирайте!

— Сгребай до кучи!

— Беги, Коля, догоняй!

— Дари со значением!

Люська всплеснула руками и, изогнувшись перед Колькой, с ужасом воскликнула:

— Ой, побереги себя, Коленька… Вдруг этот самый полковник тебя из портупеи застрелит!

И снова — хохот. Люська стояла подбоченясь, играя длинными ресницами, под которыми рождались и гасли зеленью сполохи. Колька дружески улыбнулся и неожиданно — он сам не понял, как это случилось, — ласково провел рукой по Люськиным волосам, по щеке.

— Ну, чего ты… — промолвил он с тихим укором.

И Люська вдруг обмерла, растерянно примолкла, словно уменьшилась. Глядела темными глазищами со смешанным выражением радости и испуга.

— Пойду я. Завтра вставать рано, — солгал Колька.

Когда он скрылся в темноте, девушки бросились к Люське. Теребили, допытывались, что с ней. А она лишь глупо водила головой, прижав ладони к щекам. Потом нервно, неестественно громко рассмеялась и тоскливо простонала:

— Ой, девчо-о-онки… С ума сойду.

Колька же, выйдя за ограду стадиона, отер повлажневший лоб рукавом. Горечь, которую сдерживал он при девушках, подступила к горлу. «Ненадежный, значит, — с глухой обидой повторил он. — Эх вы, артистка Ленинградской филармонии! Черемухи потяжелели… Да я вам ее хоть воз принесу!»

Он свернул в переулок и, подгоняемый какой-то мыслью, быстро и зло зашагал к окраине, туда, где за огородами, за всходами подсолнухов и степной полынью, текла Раскопанка. Раздвигая неподатливые, по-майски пахучие травы, чертыхался, спотыкаясь о кочки, и все время упрямо твердил: