Рыжая оставила меня на поляне у берега, а сама принялась собирать хворост неподалеку и сооружать костер. Делала она это весьма неумело, по всей видимости, раньше ей не приходилось делать подобного, но она справлялась, ломала ветки и складывала их в кучу.

Затем она села над хворостом, закрыла глаза и застыла. Колдует, видимо.

Я к тому времени уже немного согрелся. Рыжая же продолжала выстукивать зубами дробь и трястись, как осиновый лист на ветру. Костер бы нам конечно не помешал.

Вчера у нее неплохо получилось поджечь палку, а вот сегодня ей пришлось сидеть так довольно долго. Было видно, что у нее ничего не выходит. Она хмурила брови, тяжело вздыхала, растирала руки, пыталась подпалить отдельную веточку. И у нее даже кое-что вышло, эта веточка затеплилась, заплясали искры, завился к небу дымок. Рыжая начла дуть изо всех сил, но как бы она ни старалась, огонь так и не появился, а вскоре и искра погасла.

— Тео, — серьезно посмотрела она на меня, — май хе ту кдори. Ита креса. Креса! — на последнем слове она вскинула руки, явно призывая меня к чему-то.

Да в общем-то, догадаться было несложно к чему — она хотела, чтобы я разжег костер. Странно, что взрослая девица просит об этом младенца. Да и еще с такой уверенностью, что я ее понимаю. Может, в этом мире младенцы сразу рождаются с развитым мышлением и знаниями? Нет, бред какой-то.

Я сосредоточился на костре, слабо представляя, как я должен его разжечь. Я мысленно повторял то слово, что сказала она:

«Креса. Креса. Креса-креса-креса!» — это не помогало.

Для себя решил, что это слово — заклинание, что оно сработает так же, как и вчера с щитом. Но, по всей видимости, магия здесь не так работала, а рыжая говорила о чем-то другом.

Я вспомнил в подробностях, как мне удалось создать щит. Я тогда ощущал нечто, что не испытывал раньше никогда. Может в этом дело? Может, просто стоит вызвать это чувство? Но и это оказалось не так уж просто. У меня ничего не выходило.

Рыжая жалобно что-то произнесла и принялась растирать руки. Бросила в мою сторону грустный взгляд, что-то сказала, словно бы молила скорее разжечь костер.

В этот миг я вдруг понял, что она знает, что я не ребенок. Она говорит со мной не как с младенцем, смотрит не так, как на ребенка и больше того — она рассчитывает на меня, просит о помощи. Разве кто-то в своем уме станет просить младенца о помощи? Нет, рыжая знала, куда больше, чем я мог подумать. Возможно, она даже знала кто я. А еще она была уверена, что разжечь костер мне под силу в отличие от нее.

Я вновь сосредоточился на хворосте. На этот раз решил использовать методику визуализации — как в тех дурацких тренингах, которые наша компания устраивала для своих подчиненных ежегодно. Как по мне — бесполезная ерунда, но это было модно и подчиненным нравилось.

Я посмотрел на сухие ветки и представил, как они загораются, как начинает виться к небу дым, как от него исходит жар, согревает меня своим теплом.

Я так увлекся, что даже не сразу понял, что мне стало теплее. И в это миг костер еще не горел, но уже начал дымиться и потрескивать.

Рыжая радостно вскочила, захлопала в ладоши, как ребенок, и бросилась собирать палки побольше и подкидывать их в огонь.

Я перевернулся на живот и уставился на яркое пламя. Если я могу вытворять такое в младенчестве, на что я буду способен, когда выросту? Чувствую, меня впереди ждет интересная и весьма насыщенная жизнь.

Рыжая накидала в костер дров, а после принесла еще и сложила неподалеку.

Затем она взялась за меня. Высвободила из плаща, оторвала подол своей юбки и переложила в него. Он был еще влажный, но зато чистый в отличие от пеленки. Саму пеленку она сполоснула в реке и повесила на ветку сушить.

Затем рыжая взяла меня на руки и принялась снова кормить хлебом и поить водой. Странно, но хлеб не размок в реке, а наоборот, практически превратился в сухарь. Видимо, тоже какая-то магия.