Кларисса в последний раз тронула плечо Наоми и бросилась за Амосом к лифту на инженерную палубу. Холден сделал последний большой глоток и отложил в сторону грушу. Он хотел, чтобы всё закончилось. И чтобы этот момент длился вечно, если он в последний раз видит Наоми. И Алекса, и Амоса. И Бобби. Черт возьми, даже Клариссу. Невозможно пробыть на «Роси» так долго и не измениться. Чтобы он не стал твоим домом.
Наоми откашлялась, и Холден решил, что она хочет с ним поговорить.
— «Джамбаттиста», — сказала она. — Это «Росинант». Я не вижу, чтобы ваша внутренняя энергонагрузка выбилась за пределы нормы.
— Пердона, — отвечал женский голос. — Сейчас поправлю.
— Благодарю, «Джамбаттиста». — Наоми разорвала соединение и улыбнулась Холдену. Ужас ситуации проступал только в морщинке возле её губ, но ему всё равно было больно смотреть. — Любители. Можно подумать, никогда не делали такого раньше.
Он засмеялся, а вслед за ним и она. Таймер отстукивал время. «Джамбаттиста» достиг нуля. Яркий шлейф двигателя погас за изгибом кольца Аркадии в глубине неведомого пространства. Вместо таймера Наоми вывела на экран свою математическую модель. Пик от прохода «Джамбаттисты» уже начинал спадать.
Линия на графике скользила вниз, а таймер отсчитывал секунды до появления Марко. Бобби что-то сказала Алексу, тот ответил. Холден не мог разобрать слова. Дыхание Наоми стало частым, поверхностным. Он хотел до неё дотянуться. Взять за руку. Но это значило отвести глаза от монитора, и он не стал.
Врата в Солнечную систему засветились. Холден увеличил масштаб, и кольцо заполнило весь экран. Казалось, сама эта неведомая, возможно, живая структура движется и изменяется. Игра света. У края кольца появились шлейфы двигателей кораблей Вольного флота, сбитые так кучно, что казались огнём единого факела, который движется к центру.
— Хотите, я в них пальну? — спросила Бобби. — Может, рельсовая пушка отсюда добьёт.
— Нет, — сказала Наоми прежде, чем Холден успел ответить. — Я не знаю, что сейчас может сделать масса, посылаемая сквозь кольцо.
Внизу её графика появилась новая линия. Смещается в сторону угасающей кривой всплеска. Кольцо врат всё ярче освещалось тормозными импульсами врагов, пока не стало похоже на негативное изображение глаза — чёрный, усыпанный точками звёзд белок и сияющий ярко-белый зрачок. Таймер достиг нуля. Сияние усилилось.
Глава пятьдесят первая
У Марко болела челюсть. Ныло в груди. В позвоночнике словно выбиты все диски. Высокое ускорение наносило удары, и он приветствовал боль. Давление и дискомфорт — цена, которую платит тело. Они замедлились на подходе. Ядро Вольного флота должно было беспрепятственно подойти к Медине, их и в самом деле никто не пытался остановить.
На приличной скорости — восемь-десять g, с участками движения по инерции для сохранения реактивной массы, путешествие к кольцу врат заняло бы месяцы. У него не было месяцев. Всё зависело от того, доберётся ли он до Медины раньше, чем разбросанные в космосе силы объединённого флота доберутся до него самого. Да, это значило, что придётся вести корабли на грани возможного. Да, это значило, что для возвращения обратно в систему понадобится забрать кое-какие резервы Медины, а её жителям придётся потуже затянуть пояса, пока он не сможет стабилизировать ситуацию и пополнить припасы.
Таково военное время. Безопасные дни, когда можно было сберегать и экономить, остались позади. Мир — время эффективности. Война — время силы. И если приходится вести бойцов по лезвию бритвы, на грани возможного — что ж, значит, так нужно для победы. Те, кто придерживает резервы на завтра, скорее всего, ее не увидят. И если цена — долгие дни невыносимого дискомфорта и боли, он заплатит и будет её приветствовать. Сейчас идет перерождение, стирание всех мелких оплошностей, очищение и, наконец, вечная и окончательная победа. Она скоро настанет.
Его ошибка — теперь он это ясно видел — в том, что он мыслил чересчур мелко.
Революцию, за которую воевал Вольный флот, Марко представлял уравниванием весов. Внутряки брали, и брали, и брали у Пояса, а когда он стал больше не нужен — бросили и переключились на новенькую сверкающую игрушку. Марко намеревался исправить несправедливость. Пусть в нужде теперь окажутся внутряки, а Пояс получит их силу и независимость. Гнев помешал ему многое разглядеть. Праведный, справедливый гнев. Но в то же время и ослепляющий.
Медина всегда была, да и осталась ключом. Но только теперь он понял, от чего этот ключ. Марко собирался закрыть врата, заставить внутряков устранить последствия многолетней несправедливости. Теперь, вспоминая об этом, он чувствовал разве что ностальгию. Думал о прошлых поколениях. Он совершил классическую ошибку, и поскольку не настолько самодоволен, чтобы этого не признавать, пытался на новом поле боя сражаться в уже прошедшей войне. Власть над Мединой — не для того, чтобы остановить утечку денег и материалов в иные миры. Она для того, чтобы контролировать этот поток.
Судьба Пояса — не Сатурн и Юпитер, вернее, не только они. Она в каждой из тринадцати сотен систем, к которым вели врата, где наверняка есть планеты столь же уязвимые, как и Земля. Пояс может расшириться до этих систем, плыть, как король, над этими подчинёнными ему мирами. Если бы Марко мог начать всё сначала, он бы сбросил на Землю втрое больше камней, разрушил бы Марс и забрал его корабли и людей в колонизированные миры, где не было остатков флота и возможности объединения. Имея в распоряжении лишь Медину и пятьдесят кораблей, он мог властвовать над всеми теми мирами. Это только вопрос дислокации, дерзости и желания.
Марко нужно найти способ уговорить Дуарте дать ему ещё корабли. До сих пор ему удавалось получить от Дуарте всё необходимое в обмен на обещание не трогать Лаконию, и он считал, что ещё один небольшой запрос — это не чересчур, особенно с учётом того, сколь многим пришлось пожертвовать. А если Дуарте нацелился...