По подвальным коридорам маленький посетитель шел уже медленнее, вжимая в плечи голову и вместе с тем пытаясь смотреться независимо и свободно, озираясь по стенам и невольно придерживая шаг, а вступив в часовню, остановился на пороге. Курт снова придержал его за плечо, направляя к первому ряду скамей, и, усадив, поместился напротив, обреченно вздохнув:

– Можешь говорить, я слушаю.

– Ага… – проронил парнишка уже почти потерянно, оглядывая довольно скромное убранство часовни. Встретив взгляд майстера инквизитора, он нерешительно кашлянул и предположил тихо: – Я должен… что-то вроде присяги, что говорю правду?

– Пока нет, – не моргнув глазом соврал Курт, лишь помыслив себе, что доведется выслушать от начальства, если сейчас он примет показания под присягой от мальчишки, который после может быть обвинен в лжесвидетельстве. До положенного за это наказания в виде крепкой петли сегодняшний посетитель не дотягивает год-другой, однако обрести на свою тощую спину десяток плетей вполне может.

– Ну, хорошо… – пробормотал мальчишка, тщетно пытаясь возвратить в голос былую уверенность и смущаясь все более; Бруно подсел к нему, все тем же убивающим взглядом велев своему начальству помалкивать, и осторожно подбодрил:

– Давай-ка начнем с главного: как тебя зовут?

– Да, верно, – спохватился тот, – прошу простить, я впервые вот так вот… Я Штефан. Штефан Мозер. У моего отца кожевенная мастерская и лавка – вы должны его знать, его все знают. Вот это, – он опасливо тронул майстера инквизитора за локоть, скрипнув по черной коже почти новой куртки, – это его работа, ведь так?

– Так, – согласно кивнул Курт.

Стало быть, мальчик и впрямь из небедных, кисло подвел итог он. Как принято говорить в таких случаях, из семьи «с положением»: крупнейшая в Кёльне мастерская Мозера – это несколько десятков наемных работников, нарочные на посылках, без малого monopolium на изготовление и торговлю кожевенными изделиями, место в магистрате и приятельство с бюргермайстером, который вопреки существующим законам оную монополию покрывает… В вольном городе это человек приметный, уважаемый и значимый; если выяснится, что его сын и впрямь наплетет сегодня с три короба (в чем Курт, по чести говоря, и не сомневался), после чего придется привлекать его к ответственности, то скандальчик выйдет досадный.

– Я по вашему лицу вижу, что вы готовы выслушать от меня чушь, – от явной, неприкрытой обиды Штефан несколько осмелел, тут же, однако, сникнув. – И я хочу сказать, что я сам понимаю, как глупо будет звучать то, что я расскажу. И еще хочу сказать, что я не сумасшедший и не вру. Вот чтоб мне провалиться, не вру!

– Тогда рассказывай, – обреченно вздохнул Курт, всеми силами пытаясь убавить скепсис в лице и голосе; мальчишка кивнул, все более тушуясь и отвращая взгляд в сторону, осторожно перевел дыхание и, наконец, решительно произнес:

– Хорошо. Только я начну с самого начала, потому что не знаю, что может оказаться важным, а что – нет.

– Я не спешу, – согласился Курт, отчаянно мечтая о мягкой постели и шести часах сна.

– В общем… У меня недавно родилась сестренка. У нас состоятельная семья, вы ведь это знаете… по меркам Кёльна, как говорит мама, мы богачи. Папа даже думал, не продать ли наш дом и не купить ли побольше, но никого не нашли, кто хотел бы такого обмена – я слышал, они с мамой об этом говорили. А два ребенка в одной комнате – папа сказал, что это ненормально, потому что сестренка все время просыпается и мешает мне спать. Папа еще сказал… – Штефан смущенно ухмыльнулся, чуть порозовев щеками, – что я пока слишком молод, чтобы судьба обрекла меня просыпаться от детских криков…

Курт ободряюще улыбнулся в ответ, с тоской думая о том, сколько времени еще может занять биографический экскурс Штефана Мозера.

– Сейчас я скажу главное, – бросив взгляд на его лицо, кивнул мальчишка. – И вот тогда папа нанял работников, чтобы старую кладовку перестроить в комнату. Она маленькая, но зато только моя, там очень уютно и сестренкиных криков совсем не слышно, даже ночью, когда тихо. Только когда все мои вещи перетащили в мою новую комнату, оказалось, что там негде повернуться через все эти сундучки и прочее всякое; тогда папа сделал мне шкаф – как будто еще одна кладовка. Она заняла место, комната стала еще меньше, но это все равно лучше, чем с сундуками… было, – выдавил он через силу, снова начав смущаться и отводить взгляд. – Недавно, несколько дней назад, началось… все это, из-за чего я пришел…

Штефан снова умолк, уставясь в пол и нервно теребя рукав; Бруно осторожно тронул его за плечо, подбодрив мягко, но настойчиво:

– Продолжай, не бойся.

– Я не боюсь, – снова возразил парнишка, все так же не поднимая взгляда. – Просто… Я уже говорил, что это будет звучать глупо…

– Здесь зачастую рассказывали то, что звучало глупо, – улыбнулся ему помощник. – А после выяснялось такое – даже не поверишь.