Я не увидел, но услышал, как он нырнул. Был глухой звон, который от силы удара пробился даже через воду. Никто реку не чистил.
Вытащить я его не мог. Набережная теперь была слишком высокой.
МЧС и скорая приехали одновременно. Когда Севу вытащили, я подошёл и прикоснулся к окровавленной разбитой макушке.
– Ну что, друг мой, вот твоя макушка и стала мягкой, стало быть.
Врач недоуменно посмотрел на меня, но ничего не сказал.
Глава вторая
Горевал ли я по Севе? Нисколько. Я вообще уже не помню, когда по-настоящему горевал или печалился. Чтобы не так, когда на улице дождь, когда холодно и похмелье. А так чтобы нутро наизнанку, чтобы места себе не находить, чтобы сдохнуть хотелось, только бы не чувствовать. Я даже не могу представить, что должно случиться, чтобы по-настоящему горевать. Тем более Сева давно уже стал ветхой декорацией из далёкого прошлого. Даже когда он снова появился, я где-то краешком сознания понимал, что он – тот самый Сева, только он был не тот самый Сева, и горевать по поводу его смерти не было ни желания, ни смысла. Если честно, как бы это ни звучало, но я даже почувствовал что-то вроде покоя. Наверное, от того, что, возможно, Отто пока в безопасности и даже Лейбе ничего не грозит. Не знаю, почему я беспокоился за Костю Лейбу, но мне казалось, что если уж Отто о нем так печётся, то и мне следует. Вообще, чем больше проходит времени, тем больше я убеждаюсь, что Отто – тот человек, если его вообще можно назвать человеком, который действительно может изменить мир. Я не уверен, что эти изменения будут благом для всех, но люди вроде Отто не мыслят частностями, они мыслят глобально, и можно только надеяться, что он не пойдёт по самому лёгкому пути – по пути уничтожения. Может, уничтожение не так уж и плохо, если делается ради истины, ради самой жизни, если хотите. Вот когда косят каких-нибудь ближневосточных террористов – это же тоже уничтожение, и все согласны, что в фарш вместе с ними превращают и ни в чем неповинных, но кого это волнует, когда есть вероятность, что благодаря уничтожению, благодаря тому, что вырваны сорняки, пусть и с малой погрешностью полезных культур, трава станет сочнее, а пшеница золотистее? Только когда ты видишь, как убивают бородатых мужиков с автоматами – это одно, а когда, например, Отто начнёт выпалывать тех, кто совсем не похож на бородатых? Что, если только Отто будет видеть в них сорняки и будет прав, но как нам всем тогда считать его правым? Может, конечно, я преувеличиваю, и ничего подобного в голове у Отто нет, и всё закончится прозаически, как всегда бывает в истории? Но, стало быть, пусть история и решает. Кто я, в конце концов, такой, чтобы мыслить в масштабах истории и уж тем более пытаться ворочать категориями добра и зла? Пусть Отто думает, а я уж как-нибудь вольюсь в процесс. По крайней мере, интересно точно будет.
Пока Отто жил у Марианны в Сочи, он связывался со мной только пару раз и то исключительно по поводу Кости Лейбы. Я позвонил Отто, когда вернулся с похорон Севы.
– Здравствуйте, Андрей Михайлович, – сказал Отто в трубку.
– Здравствуй, Отто. – Я слышал рядом с Отто голос Марианны.
«Там кто? Папа?» – сказала она. – «Да, он», – ответил ей Отто.
– Вам привет от Марианны.
– Ей тоже привет, стало быть. Слушай, что там с Лейбой? – спросил я.
Отто рассмеялся.
– Вы уже в курсе?
– Да уж.
– Шаман идёт? – Отто явно веселила эта новость.
– Из него шаман, как из меня космонавт.
– У него уже был такой опыт, я же вам рассказывал. Костя решил вернуться к корням, так сказать. Идёт из Якутии пешком, правду насаждать и злых духов изгонять. – Отто уже вовсю заходился смехом.
– Тронулся, стало быть?