ГЛАВА ПЕРВАЯ

НА ПОЗАБЫТОМ БЕРЕГУ

Вспененные волны прибоя одна за другой накатывались на бесконечный песчаный пляж Позабытого берега, распространяя горьковатый запах соли и морских трав.

Пустынен здесь океан: на сотни миль – ни дымка, ни паруса. Пассажирские лайнеры далеко стороной обходят опасные воды, изобилующие скрытыми банками и рифами. Только изредка показываются рыбачьи кечи, небольшие рефрижераторы и чумазые грузовые суда, идущие за копрой, рудой и фруктами. Они стараются держаться ближе к берегу, чтобы вовремя укрыться в безопасных бухтах.

Позабытый берег находится в полосе бурь. Чуть зазеваешься, не заметишь фиолетового марева на горизонте – никакие молитвы не спасут: налетевший шквал если не опрокинет судно, то выбросит на рифы и разобьет в щепы. Спокойствие океана обманчиво.

Была и другая причина, по которой рыбаки Позабытого берега не уходили далеко в океан, но о ней они помалкивали. Разве только подвыпив в «Осьминоге», храбрецы намеками говорили о трупах, попадавших в сети. А если кто из рыбаков обращался в полицию, то кончал плохо: его обычно находили у своего собственного кеча с пробитой головой.

Правда, живет в селении рыбак с ветром в голове, не умеющий держать язык за зубами. Любители загадочного еще недавно могли послушать забавного собеседника, готового вспомнить всевозможные таинственные истории, происходившие в море. Но теперь и он помалкивает.

Обломки кеча, которым так гордился Сильвейро, догнивают на отмели, а сам прославленный шкипер ежедневно курсирует от стойки «Осьминога» до старой, полузасыпанной песком баржи, выброшенной на берег. «Осьминог», видно, цепко опутал ослабевшую волю одинокого моряка.

Виноваты в этом, конечно, захожие шкипера, угощавшие рюмкой виски старого приятеля. Да и сам он немало сделал, чтобы навлечь на себя беду.

Год назад Сильвейро вышел в океан с двумя племянниками на ночной лов. Напрасно все-таки он не прислушался к словам патера, обладавшего редкостной на побережье вещью – барометром.

Занесенные далеко в океан внезапно налетевшим ураганом, рыбаки увидели… Впрочем, что именно они увидели, – никто толком понять не мог. Доходя до этого места, Сильвейро прикладывался к даровой рюмочке, морщился, крутил головой и дальше начинал говорить такое, что примерещится не каждому. Будто бы из мрака выплыл остров с вертящимся огнем. Воспрянув духом, племянники собрались было возблагодарить святого Матэо, но не успели. В вихре брызг на гребнях волн показался катер, мигающий оранжевыми вспышками…

Свинцовый град обрушился на кеч. Племянники, видимо, были убиты; их сразу слизнуло волной. Сильвейро очнулся на днище изрешеченного кеча, когда на светлеющем горизонте еще виднелись пальмы незнакомого острова.

На счастье, шторм стих так же неожиданно, как и налетел. Это обстоятельство спасло рыбака. Разорвав рубашку, он кое-как перевязал раненую голову и, отдавшись на волю течения, лег у кормы.

Лишь на третьи сутки море прибило к берегу полузатопленный кеч с человеком, в беспамятстве припавшем к румпелю. В горячечном бреду он бормотал о каком-то черном катере, вертящемся огне и пальмах.

Со временем у выжившего из ума Сильвейро количество пальм, катеров и даже островов возрастало в несомненной зависимости от опрокинутых в вечно жаждущую глотку шкипера рюмок виски и рома.

Время шло. Сильвейро, фантазируя, так запутал происшедшую с ним историю, что никто ему уже не верил и не преподносил виски. Даже шкипера захожих судов не величали его, как прежде, стариной, и не усаживали за свой столик.

Но недавно престиж Сильвейро вновь поднялся. Как-то утром в «Осьминог» заглянул велосипедист в костюме песочного цвета. Пока смахивали с него пыль, гость успел понравиться всем своими шуточками и прибаутками.

Он благосклонно выслушал историю старого рыбака и покорил его дружелюбным обращением. Пожалуй, это был единственный за все времена собеседник, заинтересовавшийся бреднями Сильвейро. Старый рыбак, кстати, был трезв, – дело-то происходило утром. Проезжий не выразил сомнений в достоверности событий и даже что-то записал.

– Да пусть я подавлюсь рюмкой виски, которую вы мне преподнесете, если я вру! – поклялся Сильвейро.