Я ведь радуюсь, как идиотка из-за того, что он не улетел. Просто невообразимая эйфория накрывает, когда представляю, как Вобла сидит там одна на берегу, печально зарывшись в дурацкие лепестки и от злости грызет кокос. Нечищеный. Не знаю, что у них там произошло. Мне плевать. Вот только дурное сердце колотится как ненормальное, и в этот раз мне не больно. Я чувствую себя пьяной, шальной и необоснованно счастливой. Потому что причин для счастья на самом деле нет.

С чего радоваться-то?

С того, что Барханов по каким-то причинам не улетел со своей идеальной? Так, а я тут при чем? Не при чем, совершенно. Их взаимоотношения меня не касаются. Демид меня не касается. Может у него, как всегда, работа, или просто небольшая ссора или еще что?

Плевать.

Я чувствую какое-то опасное напряжение в груди. Оно мне не нравится. Хочется его перебить, пообщаться с кем-нибудь по душам.

Варианты со свиданиями откидываю сразу. Лешка теперь точно на меня обиделся, Игнат будет распускать руки и точно огребет, ибо сегодня я не настроена ни на флирт, ни на игры. Поэтому выбираю девочек.

К сожалению, наш боевой отряд уже не тот.

Ксюша вышла замуж, родила двойню и превратилась в румяную пышку в пестром халате, которая думает только о том, как накормить всех своих спиногрызов, мужа и кота. У нее все разговоры исключительно про рецепты и заготовки. А такая оторва была….

Алинка ударилась в йогу, выбрила себе полголовы и превратилась в какое-то неземное создание, озабоченное исключительно раскрытием чакр. Сплошной ЗОЖ и никаких вредных привычек.

Лена и Оксана одиноки и задвинуты на карьере.

Все-таки мне удается их собрать. Всех кроме Ксюхи. Та — отрезанный ломоть, хотя мы все равно ее любим.

И вот сидим мы в баре, вспоминаем старые добрые времена. То, как чудили в универе, как гуляли и прогуливали, как с парнями в «любовь играли» и потом хвосты по учебе подтягивали.

Весело было. Я так не ржала, уже не помню сколько. Чтобы громко, в голос, от души, не обращая внимания на недовольные взгляды посетителей за соседними столиками. Пусть смотрят. Мне все равно, я отдыхаю. Перезагружаюсь. И плевать на чужое угрюмое внимание, даже если оно настолько осязаемое, что чувствую его кожей.

Мы продолжаем смеяться, а наша загадочная возвышенная Алина отчего-то начинает хмуриться и задумчиво тереть проколотую бровь.

— Ты чего? — не выдерживает Оксана, — вид такой, будто пытаешься решить проблему вселенского масштаба. Опять к космосу не получается подключиться? Чакры закрылись?

— Ха-ха-ха, — невозмутимо выдает она и потягивает через трубочку ананасовый смузи, потом снова хмурится, — старость у меня, девочки. Жестокая и бесповоротная.

Мы переглядываемся и снова начинаем ржать. Старость. Все бы такими старыми были. Она в планке может стоять пять минут и не дрожать, как осиновый лист, на все шпагаты садится, ноги за голову умеет заправлять и вообще выглядит, как нежная, бесконечная юная эльфийка — нежная полупрозрачная кожа, огромные васильковые глаза и губы цвета сочного бордо.

— Ну, ты скажешь, — хмыкает Лена, — старость.

— Да я серьезно. Склероз у меня, — шепотом сообщает она, потом трогает свою на половину выбритую голову, — как в фильме. Здесь помню, а здесь не помню.

— Бедняга, — хихикает Оксана, — главное не забудь, где живешь. Остальное — мелочи.