— Давай без лирики. Сама расскажешь или мне копать?
Она знает, что шансов сбежать и выкрутится без потерь у нее нет, поэтому обреченно вздыхает:
— Что именно тебя интересует, Барханов? Пароли, явки?
— Смысл. Меня интересует исключительно смысл всего этого. Что за семейный подряд за мой счет?
— Нет никаких семейный подрядов. Есть ублюдок папаша со своей идеей фикс.
Все интереснее и интереснее.
— Подробности, милая.
Последнее слово — жестко и с издевкой. И плевать, что у нее от обиды дрожат губы, руки и вообще вся она, как осиновый лист на ветру. С эмпатией у меня плохо, тем более к тем, кто гадил.
— Живей!
Острый взгляд в мою сторону. Такой колючий, обжигающий, что хочется оскалиться и зарычать в ответ.
В этот момент я понимаю одну очень странную и совершенно очевидную вещь:
— Ты же меня терпеть не можешь…
— А за что тебя любить, Барханов?
Глава 22.2
Глава 22.2
— За то, что относишься, как к куску мяса? Считаешь удобным приложением, которое можно использовать, когда хочется, а потом без сожалений выбрасывать? За это?
— По-моему тебя все устраивало все эти годы.
Она смеется. Горько и совсем невесело.
— Устраивало? Серьезно? Видишь вот это все, — ведет рукой вдоль подтянутого тела, — это же для тебя все. Для того чтобы твоя сучья натура довольна была. Папаша гребаный силой в меня вбивал — он любит достойных, воспитанных, возвышенных. Спокойных, не тупых, не надоедливых. Идеальных! Поэтому не выноси мозг, не лезь со своим нытьем, будь удобной, покладистой. Не смей упрекать, скандалить и проявлять недовольство.
Я слушаю, как она заводится, перечисляя «достоинства», и с каждым словом офигеваю все больше.