— Не помирал я! — встревожился Иван Васильевич. — Чего бы мне помирать, с какого перепугу, молодой я еще помирать!

— Видать срок пришел, — сочувственно вздохнул старичок.

— Ничего у меня не пришло! — отрезал Иван Васильевич, чувствуя неприязнь к старичку. — Организм крепкий, на сто лет хватит!

— Вышел срок! — строго прикрикнул старичок и хлопнул по облаку, словно по подлокотнику кресла. — У судьбы свое виденье вопроса, начертано помирать, так и с железным здоровьем помрешь!

— Чего это вы так радеете за мое помирание! — возмутился директор. — Помер я или живой — это сугубо мое личное дело! И я бы попросил всяких прохожих проходить мимо, а не совать свою длинную бороду в вопросы чужого помирания!

— Между прочим прохожий то вы будете, а я тут так сказать первый место занял.

— Могли бы и помолчать… из вежливости, — сообразив, что дал ляпу, отыграл назад Иван Васильевич. — У человека горе, помер он, а вы шутки с ним шутите.

— Чего ж тут шутить? — искренне удивился старичок. — Разве ж таким делом шутят? Помер ты, милай, скончался, откинул копыта, склеил ласты, дал дуба, ха-ха-ха, — неуместно развеселился он.

— А вы откуда знаете? — прищурившись, сделав вид, что смех его не касается, упрямо спросил директор. — Сорока на хвосте принесла или резолюция соответствующая вышла по линии профсоюза.

Сейчас узнаем, какого ты поля ягода, старичок-лесовичок, пень замшелый. Похихикаешь тут, ежели в лоб не получишь!

— Профсоюзов у нас тута нету, глупости это ваши профсоюзы. Тут народ весь един, потому что помер. Ты, парень, ваньку то не валяй, забудь про земные глупости и предайся отдыху. И про дырку на носке забудь, явление это для тебя на текущий момент не актуальное.

— В вашем-то возрасте глупости людям говорить грех! — обиделся Иван Васильевич, старавшийся ту дырку в поле зрения старичка не держать. — Не боитесь кары божьей?

— Волков бояться, в лес не ходить, — отмахнулся старичок и захихикал легкомысленно, словно шутку веселую сказал.

Не получилось вызнать принадлежность, хитер старик, не так прост, как выглядит. Ты ему слово, он тебе два, ты ему про Ерему, а он тебе про Фому. Только и мы не лыком шиты, с другой стороны зайдем.

— А мы отсюда не свалимся? — обеспокоился Иван Васильевич, осторожно высовываясь над краем.

С детства он высоты боялся, а от заоблачных высот и вовсе со страху помереть можно. Особенно на облаке невесомом сидючи. Кстати об облаке…

— Как же так получается, что мы на облаке сидим, это же пар водяной, плотности не имеющий? По всем законам физики… — словно поучая, наставительно выговаривал он старичку.

— Физика, милай, она вся там осталась, — старичок махнул рукой куда-то в пространство.

— На земле, внизу? — уточнил Иван Васильевич.

— Внизу, вверху, какая теперича тебе разница? Говорю же, сиди, отдыхай, воздухом дыши, птичек слушай. Красотища-то какая, лепота! — старичок взмахнул руками, задрал бороду к солнцу и глубоко вдохнул, блаженно улыбаясь.