ГЛАВА 7

Я не собирался покупать Эйслинн Киллин ни по какой другой причине, кроме как для того, чтобы защитить ее от Сергея и всех остальных извращенцев, участвующих в аукционе.

И все же, как только я ступил в комнату, где Эйслинн ждала меня, как олень в свете фар, во мне вспыхнуло первобытное желание. Я бы все еще контролировал себя и доставил Эйслинн прямо к порогу ее дяди, если бы не увидел в ее глазах мерцание возбуждения и даже желания. Возможно, Эйслинн не готова признать это, но я ее привлекал. Ее тело жаждало острых ощущений опасности, мужских прикосновений. И я хотел дать ей это.

Сейчас, когда я смотрел на ее упругую попку и намек на рыжие волосы на лобке, проглядывающие сквозь щель между ее молочными бедрами, мой рот наполнился влагой при мысли о том, чтобы попробовать ее на вкус, погрузить в нее свой член. Три тысячи — не такая уж большая цена за такую девушку, как Эйслинн. Я бы заплатил в десять, даже в сто раз больше, если бы она была только моей.

Мой член был готов разорвать швы моего дорогого костюма. Я расстегнул пряжку и молнию, заметив, как напряглась Эйслинн. Мне хотелось трахнуть ее прямо сейчас, вот так, но я никогда не получал удовольствия за деньги и не стал бы — особенно с такой девушкой, как Эйслинн. Это не означало, что я покончил с ней. Далеко нет. Не только потому, что она заинтересовала меня, но и потому, что она была Киллин.

Я схватился за кончик члена и сильно сжал его, шипя сквозь зубы, но сосредоточившись. Сегодня была не та ночь, когда я получу удовлетворение, которого так жаждал. Я встал и направился к Эйслинн. Зрелище было слишком соблазнительным. Я погладил ее по ягодице, но мог думать только о том, каково это — погрузиться в нее.

— Думаю, что, возможно, захочу оставить тебя себе, — пробормотал я.

— Я не домашнее животное, которое можно держать. Я никому не принадлежу.

— До конца этой ночи ты все еще принадлежишь мне, моя милая Эйслинн.

Эйслинн была напряженнее, чем прежде, и ничего не ответила. Я мог сказать, что она все еще была возбуждена, но эти эмоции больше не были на первом месте. Я вернулся на свой стул, даже если это стоило мне всего моего самообладания. — Поласкай себя для меня, Эйслинн. Я хочу посмотреть.

Она напряглась еще больше на короткий миг, но затем расслабилась, когда ее рука оказалась между ног. Она поглаживала себя некоторое время, заставляя мой рот наполняться водой при мысли о ее вкусе. Мой член стал еще тверже. Я игнорировал свою потребность. Эйслинн скоро будет моей, и тогда я возьму все. Ее киску, ее задницу, ее рот. И она будет кричать, требуя еще.

Наконец, Эйслинн ввела в себя один изящный палец. Было видно, что она не часто вводит в себя пальцы, особенно для чужого удовольствия. После нескольких медленных толчков она добавила второй палец и продолжила так же медленно.

Бросив попытки контролировать себя, я вынул член из боксеров и начал натирать себя, не сводя глаз с Эйслинн и ее проворных пальцев.

Вскоре мое дыхание стало глубже и быстрее, и в свою очередь пальцы Эйслинн ускорились, возбуждение струйками стекало по ее запястью. Рыженькая наслаждалась тем, что за ней наблюдают, и знала, что я получаю удовольствие от этого зрелища.

Когда спина Эйслинн прогнулась под ее оргазмом, меня охватила моя собственная разрядка. Я едва успел спустить штаны и сразу же проклял себя за поразительное отсутствие контроля. Эйслинн опустила руку, и напряжение снова проползло по ее телу.

Возможно, она осознала всю огромность своей глупости, придя в такое место, как «Роковая петля». Но я не собирался быть с ней помягче. Лучше бы она сразу потеряла свою наивность. Я поднял бумажник и отсчитал три тысячи долларов. Сложив их в пачку, я бросил их на кровать рядом с головой Эйслинн. Она вздрогнула, как будто я дал ей пощечину.

Большинство людей, совершив ошибку в Содоме, страдали больше, чем от уязвленной гордости. Она могла считать себя счастливицей.