На прощальный приём к царю Ррамону я приплелся до того измотанный, что казалось: мой подвиг давно позади, а я в процессе его свершения уже героически обезглавлен.

У входа в царскую пещеру меня опять перехватил вездесущий Горыхрыч, отозвал в сторонку, подальше от караульных драконов. Седой как лунь дед вдруг приобрел ярко розовый оттенок цветка лесного шиповника, а его длинная шея, непропорционально тонкая по сравнению с широченными плечами, предназначенными для несения трех голов вместо нынешней одной, нервно дёргалась. Старик заговорщически подмигивал, озирался и шептал еле слышно:

– Горушка, ты это… просьбу мою выполни, перед тем, как прынцессу-то умыкать. Ма-а-хонькую такую просьбишку. А? Нешто откажешь старику? Я же тебя вынянчил, почитай. Столько ночей над колыбелью не спал.

Ага, сейчас скажет: грудью кормил. А сколько тумаков и розог я от него получил – уже забыл, старый склеротик?

– Какую просьбу, дед?

– Да вот, нужным людям передай, будь ласков, – он выудил из-под крыла папку из пестрой кожи и протянул мне с таким видом, словно это был бриллиант в пятьсот карат.

– Каким людям?

– Так это… найти их еще надо. В Москве.

– Наставник Юй не советовал в мегаполис соваться.

– А ты тихохонько. Шмыг, и обратно. Никто и не заметит.

На папке красовались витиеватые резы:

Упрямый дед был в своем репертуаре. Втемяшилось ему, что люди переврали даже исконное название планеты, и правильно будет не Земля, а Змеля, от Змейлянд, что означало – Логово Змея. И теперь он решил всему миру втемяшивать эти фантомные мысли.

Ниже заглавия на папке бисером рассыпались строчки помельче, в темноте неразборчивые. Я напряг глаза. Разглядел: