— Какая? Чья?

— Эта… как ее… Ориентировка.

— Ориентировка? От кого?

— Погоди, Иваныч, не сбивай. Кажись, от Рязанова. Нет, Рязанцева.

— Да хрен с ней, с фамилией. Кто такой?

— Начальник особого отдела шестой армии.

— Начальник особого отдела? — спину Петра обдало холодом.

То, что сейчас он услышал, не походило на театральную сцену с потрясанием бумагами и папкой, которую перед ним разыграл Макеев. Ориентировка — это тебе не донос сверхбдительного красноармейца; по ней без всякого следствия и суда ставили к стенке. Теперь Петра терзал только один вопрос, какое отношение она имела к нему, и он насел на Сычева:

— Что в ней написано? Что?

— Щас, щас… — вспоминал тот. — Э-э, принять меры по задержанию этих, ну, агентов немецко-фашистских разведорганов и пособников.

— Агентов? Пособников?

— Так было написано.

— Дальше, дальше.

— И… и там были наши фамилии.

— Чего-о? Наши? Ты с ума сошел, Сычев?

— Лучше бы сошел.

— Нет, постой-постой, Серега! Такого не может быть. Не может быть! — не мог поверить Петр в это обвинение.

— Што годить, Иваныч? Я своими глазами видел. Макеев мне той бумажкой всю рожу изъелозил.

Сычев продолжал что-то говорить, а у Петра голова шла кругом. Несколько минут назад у него еще теплилась надежда, что от нелепых обвинений Макеева в предательстве рано или поздно ничего не останется, а его примитивный прием с мифическим заявлением являлся лишь средством психологического давления. Теперь же, когда выплыла ориентировка какого-то там Рязанцева, положение стало безнадежным.

— Не, Серега, этого не может быть. Тебя на испуг брали, мало ли Сычевых и Прядко, — цеплялся за соломинку Петр.