От слабости мальчик не мог идти. Тогда печальная и тихая жена Гирша подняла его на руки, и они пошли дальше в толпе таких же тихих мужчин, женщин и детей. Они шли куда-то в гору, и хотя все понимали, что идти туда вовсе не стоит, никто не пытался свернуть с дороги. Некуда было сворачивать – по обе стороны то тут, то там стояли автоматчики, и рвались с цепей, заливаясь злым лаем, остроухие собаки. Сестра шла рядом, опустив голову. А когда она наконец подняла глаза на брата, её лицо стало мамкиным лицом. И так мальчику от этого стало страшно, что он заплакал.

– Тшшш-шшшш, – жена Гирша в ночной рубашке стояла над мальчиком и гладила его горячий лоб. – Тебе сон плохой приснился, да? Ну иди сюда, иди.

Сняла его с печки, где он спал с остальными детьми. Печка была небольшая, но детишки были до того худенькими, что без труда помещались все вместе под старой шинелью Гирша.

– Тшшш-тшшш, – женщина прижала к себе мальчика и пошла с ним за занавеску. – Гирш, подвинься. Слышишь, Гирш, подвинься же ты. Малыш ляжет с нами.