Стоять на четвереньках посреди школьного двора — это, конечно, унизительно. И все же в первую очередь я чувствую не унижение. Не злобу. Я не расстроен. Я чувствую силу, спокойствие и силу. Медленно встаю, поворачиваюсь к нему. Он сразу кажется маленьким. Маленьким и бедным. Да, бедным — почему-то именно это слово приходит на ум.
— Не трогай мою девчонку.
Андреас цедит слова сквозь зубы, а глаза прищурены так, что зрачков почти не видно. Он похож на плохого актера, который пришел на кастинг для боевика. Мне его почти жаль. И в то же время я чувствую силу.
Делаю шаг вперед, теперь между нами двадцать сантиметров, не больше. Набираю воздуху в легкие и пристально смотрю на Андреаса.
— Я ненавижу ветер!!!
Андреас отшатывается, изумленно распахнув глаза, злобного прищура как не бывало.
Я вытираю грязные ладони о его рукава, поворачиваюсь спиной и ухожу в раздевалку.
Терес была права. Сразу стало лучше. Намного лучше.
Я откашливаюсь и поднимаю голову. Тоббе с ошарашенным видом смотрит на меня, остановившись на полпути к раздевалке. Рядом с ним Густав, в руках у которого, как обычно, футляр с каким-то инструментом. Он шел к парковке, чтобы поехать на следующий урок, в другую школу. Ветер раздувает волосы, как седое облако. Я останавливаюсь перед ними.
— Какого черта… — только и произносит Тоббе.
Густав хитро улыбается, прищурив глаз.
— Слышь, парень, — говорит он. — Вот это, я понимаю, соло.
Я и сам доволен. Правда. Да еще и два зрителя: Тоббе и Густав. Вполне достаточно.
24
Я захожу домой, закрываю за собой дверь и вдруг понимаю, что светленькая малявка сидит в подъезде и это как-то странно. Мы просто поздоровались, она посмотрела на меня своим обычным, затаенно-вопросительным взглядом. Вид у нее был не то чтобы грустный, но какой-то потерянный. К тому же я никогда раньше не видел, чтобы она там сидела. Месяц назад мне было бы все равно, я бы и думать о ней не стал. А теперь думаю. И снова открываю дверь:
— Что-то случилось?
Кажется, она так и сидела, глядя на дверь нашей квартиры.
— Ключ забыла, — отвечает она со вздохом. — А мамы дома нет.
Губы подрагивают, как будто она сдерживает растущий плач. Под носом след засохшей крови.
— А когда она вернется?