Правильное будущее

Все было неправильно и плохо, настроение — хуже некуда. Павел со связкой удочек и легким рюкзачком шел вдоль кирпичного забора к реке Истра, за которой доживала свой век деревушка Никулино.

Вокруг расхлябанной тропинки пестрел мусор, обнажившийся после таяния снега. Зато за этим высоченным забором — мусора, наверняка, не найти. Проклятый забор! Его возвели совсем недавно вокруг трехэтажного особняка очередного новоиспеченного олигарха. Ну, ладно, наворовал ты бабла, купил в ближнем Подмосковье землю, построил хоромы, но зачем же, буржуйская твоя морда, забор до самого уреза воды доводить! Не пройти же теперь по берегу любимой речки ни с удочкой, ни просто прогуляться — перегорожен берег, хоть и запрещено это законом.

Хорошо хоть правый берег пока еще окончательно не застроен. Но прежде чем перейти на него, Павел задержался на самой середине шаткого подвесного моста. Вытащил из кармана жилетки несколько исписанных листков и коробок спичек.

Говорят, что рукописи не горят. Еще как горят! Шутят, что рукописи не тонут. Павел обо всем этом не думал, просто один за другим поджигал бумагу, и когда она почти полностью, до обжигания пальцев, сгорала, давал волю пеплу, который в итоге приводнялся и, наверное, все-таки тонул.

Он сжигал и топил свое рукописное творение, которое накануне дал прочитать любимой девушке. А сегодня, после обеда пришел к ней домой и пригласил на рыбалку. Она ни о какой рыбалке даже слышать не захотела. Ну а по поводу его творения, в котором Павел выявил себя самого, свои мысли об идеальном будущем, в котором хотелось бы жить, отозвалась тремя словами: придурок, мечтатель гребаный.

С тем, что мечтатель, Павел не спорил, но вот — «гребаный» и тем более — «придурок»… Он обиделся и ушел, хлопнув дверью.

Когда последний лист сгорел, Павел перешел на правый берег и спустился к воде. Рыбачить лучше было бы ниже по течению, под Ново-Иерусалимским монастырем. Но он сомневался, что до тех мест можно пройти вдоль реки, наверняка, тоже имеются заборы, огораживающие дворцы новоиспеченных буржуинов и доходящие до самой воды.

Здесь, правда, тоже имелся симпатичный омут, в который Павел и забросил поплавочек с тонкой красной антенной. И стал смотреть только на него, чтобы не видеть ни дряхлый, готовый вот-вот обрушиться мост, ни загаженных берегов, ни заборов, ни особняков за ними.

Не клевало, да и река выглядела мертвой — ни всплеска, ни намека на присутствие рыбы. Но Павел вновь и вновь перебрасывал удочку, иногда меняя червя на более свежего, постепенно впадая в некую прострацию и едва ли не засыпая…

Что-то заставило Павла вздрогнуть — не испугаться, нет, но как-то мгновенно взбодриться. Наверное, задрожавший и резко нырнувший поплавочек. Рыболов подсек, и — есть! На другом конце снасти возникла живая тяжесть. Павел вспомнил, что не взял с собой подсачек, который очень бы сейчас пригодился, и стал высматривать место, куда удобнее было бы вывести рыбу.

Кажется, берег чем-то изменился, но заострить на этом внимание не получилось, — отвлек мощный всплеск и окативший рыболова фонтан брызг. Павел машинально вытер лицо рукавом, проморгался и увидел прямо напротив себя выходящую из реки обнаженную девушку. Она смотрела ему в глаза, улыбаясь и в то же время морщась. Почему девушка морщится, сразу стало понятно — из ее левой груди, прямо из соска, насквозь пробитого рыболовным крючком, шла кровь. Так вот, значит, кто оказался его трофеем!

Павел тут же прекратил тянуть на себя леску, которую девушка зажимала в кулачке.

— Извините! — взмолился он. — Аккуратненько выходите, сейчас все будет в порядке. Пожалуйста, не волнуйтесь.

— Я не волнуюсь, Пашенька, — ответила девушка.

— Йордань? — донельзя удивился рыболов, подавая ей руку и помогая выбраться на берег. — Данечка?

— Узнал?

Господи, да как же ее было не узнать!

— Сейчас, подожди секундочку, я тебя освобожу, — пообещал Павел.

Ему самому не раз приходилось извлекать рыболовные крючки из чужих и своих пальцев, плеч, даже из головы — опыт имелся большой. Но чтобы — из женской груди…