– Но все же…
– Нет никаких «все же», Балабанов. – Драгомыслов встал из-за стола и пошел ко мне, ведя кончиками пальцев правой руки по лакированному дереву. – Мне нравится ваша семья, ты же знаешь, но я правда ничего не могу поделать.
Он остановился напротив меня и присел на край стола.
– К тому же я слышал, что ей становится лучше, разве нет?
– Да, врачи говорят, что есть улучшения, но незначительные… А вдруг что-то случится? В любой момент ведь может. Это же такая болезнь…
– Непредсказуемая, – согласился Геннадий Петрович.
– И неизлечимая, – тихо закончил я. – А Осип Валерьянович мог бы помочь.
– Степан, мы с тобой на эту тему уже сколько раз говорим? Я и считать-то уже перестал. Месяц, два?
– Три.
– Три. И за это время что-то изменилось?
– Но… – Я в очередной раз с горечью понял, что проиграл. – Это же мать.
– Только в случае нарушения со стороны Темных, – твердо ответил Драгомыслов. – Ты говорил, что у тебя есть зацепки по футбольному хулигану? Вот и давай, поймай этого Темного. Не для себя поймай и не для меня, а для своей матери. И тогда мы стрясем с Дневного компенсацию. А по-другому сейчас я не могу. Прости. Все, что я тебе сейчас могу посоветовать, как и во все прошлые разы, почаще будь с ней, навещай. Глядишь, и выкарабкается. Чудеса иногда случаются.
Я усмехнулся. Из уст такого человека слова про чудеса звучали чуть ли не издевкой. В голове вспомнилась недавняя встреча с Золотухиным на лестнице и фраза про его отца, у которого сам по себе вышел камень. Я ощутил отвращение и злость. И еще большее бессилие. Почему это все происходило именно со мной?
– А если их спровоцировать? – сквозь зубы проговорил я.
– Ты что, Светлый! – опешил начальник. – Ты думай, что и кому предлагаешь-то.
– А в чем же тогда заключается наше предназначение? – не выдержал я. – Мы же воины Света, мы должны сеять добро.
– У каждого своя война. У людей своя, у нас наша. Иди, Степа, работай. – Геннадий Петрович наклонился и положил мне руки на плечи. – Пойми, эта участь ждет практически всех Иных – и Светлых, и Темных. Я тоже в свое время потерял и отца, и мать. Я тогда почти такой же, как ты, был. Молодой, идейный, горячий. Много воды утекло с тех времен. Крови еще больше. Мы другие, пойми. Рано или поздно, со временем каждый из нас, из таких, как ты и я, вынужден кого-то терять.
Набравшись смелости, я посмотрел ему в глаза. Глубокие, карие, умные глаза старого мага, который, конечно же, знал и прожил больше меня. Я вспомнил отца, который нас бросил. Может, в Драгомыслове я видел его? Наставника, который указал бы путь, когда кажется, что во тьме больше не осталось света.
– Это несправедливо, – тихо сказал я.
– Это не нам решать, – покачал головой Геннадий Петрович и повторил: – Нам нужно работать.