Тем временем мамаша уже стала выражать недовольство, что художница занялась кем-то еще, не закончив портрета с ней: им де с малышом надо спешить. Впрочем, это было не совсем так – Эмили по-прежнему изображала мамашу, хоть и поддерживала вежливую беседу с новым посетителем. И все же художница не посмела возразить. Но ведь и молодой господин мог запросто заскучать и уйти…

Устрашенная подобными перспективами Эмили начала суетиться. Но не тут-то было, мамаше не нравился ее нарисованный нос и кружева. Она требовала их подправить.

– Протрите малыша, он в шоколаде. Или я изображу его перемазанным, – распорядилась Эмили. И пока родительница преображала сынишку носовым платком, Эмили перевела внимание на господина, предположительно, из Франции. – Эти картины раскрывают свою тайну только внимательному ценителю. Месье не должен торопиться: искусство не терпит спешки, – тарахтела Эмили, попутно устремляясь к соседке за еще одним ящиком.

Выпросив более-менее сносную деревянную коробку, Эмили ловко выволокла последнюю на улицу. Расположив ее напротив своей выставки и накрыв куском холста, на обратной стороне которого была намалевана какая-то незаконченная картина.

– Месье может не спеша выбрать картину для себя или для друга! Прошу…В это кресло! – улыбаясь, Эмили пригласительным жестом указала на предмет, похожий теперь на место для сидения. – Прошу! Отсюда подходящий угол обзора. Здесь применена техника изображения теней! Будет лучше видно, если наблюдать с разных сторон!

Господин неторопливо уселся в предложенное «кресло» и принялся созерцать выставку. Изначально он показался Эмили мрачноватым. Но теперь его губы улыбались, и он с интересом наблюдал за происходящим и самой художницей. Эмили приехала из глухой английской деревушки, в которой никто понятия не имел о моде и современных тенденциях. На самой провинциалке было надето унылое серое платье, не соответствующее сегодняшнему дню в полной мере. Оно казалось чрезмерно строгим. Белые воротнички с маленькими пуговками доходили до самого подбородка. Впрочем, сей ревнивый наряд, не позволяющий чужому глазу зацепиться за тело хозяйки, лишь подчеркивал ее невероятно красивое лицо.

Портрет был завершен. Эмили красноречиво подытожила работу аляповатым росчерком. Нос мамаши теперь хоть и не соответствовал действительности, но зато был выше всяких похвал, как и кружево на ее платье.

– Прошу, миссис…И с вас шиллинг, – понижая голос, чтобы молодой господин не слышал цены за экспресс-портрет, Эмили протянула картину малышу. Малыш взвизгнул от радости, а мамаша отсчитала шиллинг.

Развернувшись, Эмили уже спешила к солидному господину, продумывая на ходу, сколько бы шиллингов с него запросить. Ведь он, бесспорно, намерен что-то приобрести в ее лавке. И он, точно, небеден. Продешевить нельзя, ведь, возможно, больше клиентов не будет, а аренду платить придется в любом случае.

– Итак, что желает месье? – Эмили мило улыбалась господину, все это время терпеливо ожидавшему своей очереди. – Пейзажи Испании, Рима? Или натюрморты в стиле классицизма? Или, быть может, экспресс-портрет?!

– Месье желает экспресс-портрет, – улыбнулся незнакомец в ответ.

Эмили сразу отметила приятный голос и красивую улыбку. В речи молодого человека присутствовал легкий акцент. Значит, чутье не обмануло ее. Он, точно, француз! А такие денег не считают!

– Месье не ошибся. Ведь нигде больше он не получит экспресс-портрет всего за…Эээ…Скажем, три шиллинга! – Эмили сначала хотела попросить два. Но потом решила, что с этого господина можно и нужно взять втридорога: он не для того ждал полчаса, чтоб теперь уйти отсюда из-за ерунды. В конце концов, если его не устроит цена, он может отказаться. Ведь это не такой уж нужный товар или услуга, без которой не обойтись.

– Три шиллинга? – господин лукаво улыбнулся, поджав нижнюю губу. – Но м с ребенком вы изобразили за один шиллинг.

– Да, но у миссис с ребенком был коллективный портрет. А месье желает индивидуальный! – настаивала Эмили. Хотя понимала, что, по идее, портрет малыша и мамаши должен был быть дороже в два раза, а не дешевле в три. Ведь цена портрета зависит от количества рук и голов, изображенных на нем. Дабы усилить правоту своих слов, Эмили повторила с серьезным лицом знатока, – а месье желает индивидуальный! Работа для персоны всегда ценится выше. Смотрите на меня, месье, я уже изображаю овал вашего лица! И улыбнитесь, так будет лучше, – Эмили еще не успела ничего набросать. Но чтобы застать господина врасплох, нужно представить, будто работа в разгаре. И пусть он улыбается, тогда не будет пререкаться из-за лишних шиллингов.

Господин спокойно и доброжелательно улыбнулся. Казалось, ситуация с шиллингами его позабавила, а не расстроила.

Эмили принялась творить. Как назло, ничего не выходило. Господин оказался благородной наружности, поведения безукоризненного, и Эмили хотела изобразить его реалистично с мастерством истинного живописца. Но лишние мысли сбивали ее с толку. Кто знает, может, этот таинственный привлекательный месье неженат. А может, он, как и она сама, ищет себе достойную невесту…А может, он из тех, для кого не имеет значения общественное мнение, и он запросто выберет себе спутницу не из своего круга. Такое ведь иногда случается. Хоть и редко!

Рука с карандашом почти не слушалась хозяйку. Встречая на своем пути более или менее приличного молодого человека, Эмили невольно оценивала его как кандидата в мужья. Так багетчик примеряет рамы к картине, отбрасывая неподходящие и продолжая искать нужное обрамление.

– Как ваше имя? – поинтересовался молодой господин просто.

– Меня зовут Эмма Блэйд…– не отрывая взгляд от скул господина, художница заштриховывала лист карандашом. – А как мне обращаться к месье?..Вы ведь из Франции?