Постояв некоторое время в нерешительности, он послушался. Я услышала, как на кухне они что-то говорили шепотом. Я снова закрыла глаза. Было слышно, как дождь стучал по стеклу. Я спрятала лицо в ладонях и подумала о парке, в котором скрывался ты. Теперь я слышала только звук своего вздоха, ощущала только тепло своего дыхания. И мысленно была уже в лесу, где ты прятался, в твоем тайном мире листвы, мире дня и ночи.
Так я просидела долго. Наконец встала. Меня знобило, но я так и не сняла плаща. Мне хватило одного взгляда, чтобы удостовериться, что дверь на кухню закрыта. Я поискала телефонную книгу в ящике комода, нашла нужное имя и, не задумываясь, набрала номер. После нескольких гудков мне ответил незнакомый дрожащий голос пожилой женщины. Он должен был показаться мне знакомым, но я так редко слышала его, что едва узнала.
— Это я.
Она не отвечала. Я услышала только ее быстрый и неожиданно близкий вздох, как если бы она прижала трубку к самому рту. Быть может, она смутно догадывалась о причине моего звонка и страшилась того, что я собираюсь ей сказать. На одном дыхании я выпалила:
— Он вернулся.
Она не спросила, кто звонит, не спросила, кто вернулся. Повисло бесконечное молчание, прерванное только ее внезапным рыданием.
— Моя девочка… — прошептала она.
Что-то в ее голосе напугало меня, и я отняла трубку от уха, но прежде, чем положить ее, снова услышала этот голос, голос пожилой женщины, голос моей матери, умолявшей меня:
— Где ты? Скажи, где ты? Ты уверена, что не хочешь меня видеть?
Положив трубку, я еще долго неподвижно сидела перед телефоном. Зачем я позвонила ей? Что надеялась услышать? Может быть, радость, изумление или недоверие были бы лучше, чем то отчаяние, которое так внезапно охватило ее. Я начала тереть еще мокрым пальцем имя, записанное в книжке, словно хотела стереть его совсем. И действительно, чернила размазались, цифры вскоре стали невидны, на бумаге осталась просто светлая полоса. Мне хотелось стереть этот след и из моей памяти. Хотелось навсегда оторваться от нее, за то, что она всегда старалась отдалить меня от тебя. Я разорвала листок, скомкала его, швырнула на пол, понимая, конечно, что ничем, никакими стараниями, никакими молитвами не смогу вычеркнуть из памяти то имя, которое носила прежде.
2
Уже много раз мне казалось, что я нашла тебя. С тех пор как я узнала, что ты исчез из дома и скитаешься где-то по миру, без денег и крыши над головой, мне достаточно было увидеть грязного и небритого человека, чтобы мое сердце стало выскакивать из груди. Адем, которому я никогда не рассказывала о тебе, каждый раз удивленно сжимал мою руку и спрашивал:
— Что с тобой? У тебя такой вид, будто ты увидела привидение.
Что со мной было? Все эти годы меня не покидало ощущение, что я провинилась в чем-то и спасаюсь бегством. Я не переставала надеяться и одновременно боялась неожиданно встретиться с тобой взглядом. Заметив бродягу, я начинала так пристально смотреть на него, что опасалась, вдруг он подойдет, схватит или ударит меня или украдет моего сына, как говорили женщины в мясной лавке. Мне хотелось, чтобы это был ты, и я страшилась того, что это можешь быть ты. Я разглядывала бродяг, а потом давала им деньги, как бы извиняясь за свой растерянный взгляд, за то, что, дрожа, вынимала из сумки большие очки и, не надевая их, прикладывала к глазам, как бинокль. Но тщетно, эти люди были темноволосы, их глаза были черными, карими, их кожа была покрыта грязными пятнами. Тогда откуда во мне возникало это желание подойти к ним, вытереть их лица своей ладонью, шепча им какие-то просьбы? Мне хотелось провести рукой по их лицам, чтобы как по волшебству их черты стали твоими. Мне хотелось вместо них увидеть твои светлые волосы, твои голубые глаза. Я боялась тебя, боялась обжечься снова, но все-таки как я могла так долго жить без тебя?
По эту сторону зеркала ничто не тревожило спокойную гладь моей жизни. Внешне я снова стала такой, какой была до тебя, но словно спящей наяву, с глазами, зашитыми какой-то невидимой нитью. Жила жизнью, лишенной прошлого, будто погрузилась в сон без сновидений, умерла какой-то странной смертью. Я бродила по залитой солнцем улице, с сумками, полными покупок, садилась за стол вместе с Адемом и Мелихом, а параллельно шла другая жизнь, которая иногда разбивала это зеркало и окунала меня в ужас или восторг, в эмоции, чуждые моей привычной жизни.
Я верила, что найду тебя в чужих городах. Надеялась увидеть на далеких улицах, на деревенских или лесных тропинках, там, где не было никаких причин тебя искать. Иногда тайком выходила из отеля, когда все спали, чтобы вернуться в сквер или на пустырь, обследовать скамейку, где, как мне казалось, могла обнаружить тебя. Я блуждала, подворачивая ноги на битом стекле или разошедшихся камнях мостовой, но не находила тебя. Иногда я описывала тебя бездомному, спящему на картонке под старыми тряпками, стараясь вспомнить твое лицо, — ведь столько лет прошло с тех пор, когда я видела тебя в последний раз. Сначала я платила ему, чтобы он поговорил со мной, но, как только он начинал уверять, что видел тебя, мне хватало одного вопроса, чтобы уличить его во лжи. Случалось, полицейские доставляли меня в отель, и я умоляла их не будить моего мужа, они, конечно же, принимали меня за страдающую бессонницей или хуже того — за неверную жену.
Я боялась тебя так долго, что не знаю точно, когда начала ждать. Знаешь, сколько раз я думала, что это ты звонишь в дверь? Поначалу, задержав дыхание, я замирала в прихожей, выключала свет и радио, если слышала шаги раньше, чем раздавался звонок. Из опасения увидеть твое лицо я не решалась встать на цыпочки, чтобы посмотреть в глазок. Потом однажды не знаю, что изменилось, но я резко открыла дверь и почувствовала, что мое сердце оборвалось: на пороге стоял коммивояжер. Едва он произнес несколько слов, я захлопнула дверь, даже не извинившись. С тех пор, услышав звонок, я бросала все, что делала, и бежала к двери, роняя стаканы, которые держала, и они разбивались о кухонный пол, а однажды я уронила стопку тарелок, чтобы не упустить момент и налегке броситься к двери, но это снова был не ты.
Адем чувствовал, что со мной что-то творится. Нужно было бы быть слепым, чтобы ничего не замечать. Иногда он прикасался к моему лицу ладонями и шептал:
— Ты несчастлива, ну почему ты несчастлива?
Отводя глаза, я говорила: