— Андрей, отпусти, мне больно. Правда, больно.

— Всё из-за него?

Катя головой покачала, но Андрей не понял — отрицая или сетуя из-за его расспросов.

— Точнее, я не так выразился. Ради него?

— Андрюш, ты глупости говоришь.

Он прищурился, заподозрив, что она его задобрить пытается. А эта бесстыжая ещё и в глаза ему посмотрела, совершенно спокойно, и краснеть даже не думала. Руками осторожно пошевелила, и он отпустил.

— Он того не стоит, ты ведь понимаешь? — вкрадчиво спросил он.

— Да, я понимаю.

Она понимает, повторил он про себя. Понимает, но задумываться об этом не собирается. Выходит так.

Руку поднял и расстегнул верхнюю пуговицу на её блузке, ту, что весь вечер не давала нырнуть его взгляду поглубже в вырез декольте, чтобы увидеть кружево бюстгальтера. В Катиных глазах отразилось изумление, немного страха, но она не шевелилась, видимо, выжидая, и тогда он ещё одну пуговицу расстегнул. Ладонь нырнула внутрь, погладила живот, а у Кати дрожь по телу прошла. То ли зазнобило, то ли щекотно стало, сама не поняла. А Андрей заставил её откинуть голову и стал шею целовать. Пушкарёва прерывисто вздохнула, глаза закрыла, хотя знала, что делать этого не стоит.

— Ты помнишь, как его ресторан называется? — спросил он через минуту. Голову поднял, в лицо жене заглянул, а когда она глаза не открыла, поцеловал в подбородок. Раз, второй. — Помнишь?

— Да.

— Лучше, если ты его забудешь. И никогда туда больше не пойдёшь. Не пойдёшь, Катя?

Её грудь поднялась в очередном глубоком вздохе, повисла пауза, и Жданов напрягся, вглядываясь в её лицо. Едва сдержался, чтобы не встряхнуть её, поторапливая с ответом.

— Нет, — наконец тихо сказала она.

Он кивнул, довольный результатом. Посмотрел на её грудь, пытаясь решить… Потом выдернул блузку из-под пояса юбки. Действовать старался решительно, чтобы не дать ей опомниться, но когда поцеловал, понял, что Катя и не собиралась давать отпор. Она была странно податлива, не спорила и даже обняла его сразу, отвечая на поцелуй. И он понял, что спрашивать больше не будет. Вернулись мысли о праве обладания — и Андрей изучал тело жены, лаская и раздевая одновременно; злили воспоминания о встрече со Старковым, испортившей вечер, — и Андрей действовал уверенно, давая Кате понять, что не позволит ей в этот раз оттолкнуть его. Хватит уже играть в пионеров, и спать в одной постели, можно сказать, «валетом». Муж он или не муж, в конце концов? Он многим поступился, ради её желания поиграть с ним в семью, так почему не может воспользоваться своим правом мужа? К тому же, это желание сводит его с ума в последние недели. А Катя умело его разжигает, а потом отталкивает. Разве это не мука?

Но в какой-то момент понял, что она непостижимым образом взяла инициативу на себя. Нет, не повалила его на постель, не оказалась сверху, не улыбалась соблазнительно, целуя его. Просто Андрей вдруг поймал себя на мысли, что всё ещё ждёт отпора, и внутренне готовится к тому, как будет реагировать — отпустит или попытается удержать. Но Катя была с ним, обнимала, на поцелуи отвечала, вполне искренне и с пылом, и этим самым вела его за собой. Она словно позволяла ему прикасаться к себе, давала ему разрешение, и Жданов чувствовал себя едва ли ни избранным, который наконец-то смог, добился и теперь, судя по всему, должен быть счастлив. Подумав о счастье, немного перепугался, но ему нельзя было отвлекаться ни на секунду, чтобы не потерять Катю, её реакцию и ответное желание. Не глядя нашарил на тумбочке ночную лампу, включил. Он хотел видеть её. Самое странное, что Катя, кажется, даже не заметила свет. Смотрела ему в глаза, и больше ничего её не интересовало. Его щёки ладонями обняла, заставила наклониться к ней и сама поцеловала.

Это была победа.

Это была не просто победа, Андрею захотелось вскочить и издать победный клич. Но вместо этого он целовал и целовал жену, и каждый её стон, был для него, как орден, как медаль.

Ему нужно просто немного времени, и он сотрёт из её памяти малейшее воспоминание о Старкове. Ведь когда-то Катя думала только о нём, Андрее, и говорила, что любит, и что всё «честно-честно», и только для него.