— У других есть племянницы, которые рады их видеть, любимые племянницы, которых балуют подарками, которые просят посидеть подольше, когда дядя приходит на ужин.

— Другие не убивают своих братьев, — нежным голосом ответила Исъют. — У тебя могла бы быть куча племянников, если бы ты не перебил большую часть своей семьи.

Горгас громко засопел.

— Совершенно верно. Хотя, исключительно для точности, я никогда не убивал никого из моих братьев, а только отца и зятя. Как бы то ни было, что сделано, то сделано. Боги мои, ну какой смысл так над собой издеваться? Разве в этой семье не достаточно мучеников?

Исъют улыбнулась ему.

— Тебе лучше знать, дядя Горгас. И, пожалуйста, не говори, что я сама над собой издеваюсь. Вообще-то я не сама притащилась сюда и повернула ключ в замке.

— Ты могла бы выйти отсюда ровно через две минуты, если бы только отказалась от своего смехотворного позирования. Если над нашей семьей и тяготеет какое-нибудь проклятие, так это мелодрама.

Девушка пристально посмотрела на него, слегка склонив набок голову.

— Ты уверен, дядя? — спросила она. — Мне всегда казалось, что проклятие этой семьи — ты.

Горгас вздохнул.

— Ладно, — сказал он. — Я повторю еще раз. В молодости я совершал ужасные поступки, так же как и твоя мать. Мы вели себя чудовищно. Мы были плохими. Но теперь мы другие, мы стараемся загладить то, что натворили. Мы стараемся помочь множеству людей, попавших в переплет, и мы очень хотим загладить свою вину перед остальными членами семьи. И прежде чем ты снова начнешь, пожалуйста, не забывай, что ты сама поклялась убить своего дядю Бардаса, а он, пожалуй, единственный полупорядочный человек из всех нас.

— Полупорядочный? — взвизгнула Исъют. — Он зарабатывал на жизнь, убивая людей. Людей, которых даже не знал.

— Это так, — отозвался Горгас, — но по сравнению с остальными нами…

Девушка вдруг захихикала.

— Знаешь, — сказала она, положив локти на край койки, — если хорошенько подумать, мы все совершенно чокнутые. Наверно, поэтому я ненавижу мать еще больше, чем тебя и дядю Бардаса. Вы двое по крайней мере простые душегубы. А ей я не могу простить того, что она со мной сделала.

— Да на здоровье, — усмехнулся Горгас, сползая с койки и вставая. — Может, здесь ты и права. Но мне все видится по-другому; я не верю в то, будто порочные люди всегда порочны и не могут быть никем иным. Я хочу сказать, ты ограничиваешься здесь только индивидами, или это распространяется на целые народы? Разве только потому, что наши предки вырезали какой-нибудь город или племя тысячу лет назад, мы продолжаем оставаться негодяями до скончания времен? Так никого не останется. И подумай вот о чем: это на всех распространяется? Взять Темрая и жителей равнин. Они окружили город и перебили всех жителей; ладно, они злые, они негодяи; но они сделали это потому, что народ Города имел обыкновение нападать и убивать их…

— Мой дядя Бардас имел обыкновение убивать их.

В первый раз на лице Горгаса появилось выражение, предупреждающее, что он может разозлиться.

— Да. А еще он спас тебе жизнь. Он пощадил тебя, когда ты пыталась его убить, к тому же вытащил тебя из Города, когда должен был думать о себе. А ты продолжаешь твердить: он должен умереть. Хорошо, если бы ты его убила, что бы это тебе дало?

Девушка задумалась.