— Странно, должно быть, вновь оказаться в родных местах, — заметил толстый Марков.

Кучер чмокнул, прикрикнул:

— Н-да, родимые.

Но не лихо прикрикнул. В голосе его была тревога. Хлопнул вожжами. Копыта стали бить чаще. Коляска покатила быстрее. Пассажиры ухватились за борта.

— А что, любезный, — обернулся к толстой заднице кучера и спросил по-русски Марков, — говорят, волков в этом году пропасть?

— Бывают, — ответил кучер.

Зять княгини не отстал:

— Охотники сказывали. Давно такого в окрестностях не видали. Скот режет. Слыхал что?

— Развелось, грят, — неохотно согласился кучер. — В Бурминовке, в Карповке, в Мочаловке только и разговоров, что развелось.

— Что ж охотники? Спят?

— Не спят. Да только это такеи волки, капкан чуют. Собак рвут. У домов рыскают. Страх потеряли.

Дамы тревожно переглянулись. Старуха осуждающе глянула на зятя. Но тот не унялся:

— Ишь ты. А что, и на людей нападали?

Старуха сердито и быстро приказала по-французски:

— Прекратите, пожалуйста, этот вздор.

Кучер тем временем говорил:

— А то! К войне это, грят. Волк, грят, он мертвечину если распробовал, обратно ходу нет.

Пассажиры скривились. Старуха вперила в зятя негодующий взгляд. Под его калёным жаром Марков громко по-русски перебил кучера:

— Ты врать-то брось!

Обернулся виновато к дамам. Старуха поджала губы: